Становление российской уголовно-правовой науки и уголовного законодательства в первой трети XIX века

УДК 343.1(019) 

Страницы в журнале: 150-156

Д.Ю. ГОНЧАРОВ,

кандидат юридических наук, доцент, профессор кафедры уголовного права Екатеринбургского филиала Института повышения квалификации Следственного комитета РФ

Исследуется противодействие преступности в первой трети XIX века. Рассматриваются законодательная деятельность, практика применения законодательства, а также развитие юридической науки и образования как фактор последующего влияния на правовую регламентацию в данной сфере.

Ключевые слова: противодействие преступности, законодательство, первая треть XIX века.

Criminality counteraction in the Russian legislation, practice of its application and a science in first third of XIX-th century

Goncharov D.

Article is devoted research of counteraction of criminality in first third of XIX-th century. Legislative activity, practice of application of the legislation, jurisprudence and formation development as the factor of the subsequent influence on a legal regulation in the given sphere are described.

Keywords: criminality counteraction, legislation, first third of XIX-th century.

Первая треть XIX века и последующие годы характеризуются формированием предпосылок либеральных преобразований в российском обществе. Усложняется общественная жизнь, накапливаются элементы новых социально-экономических укладов. Совершается промышленный переворот, возникают новые социально-классовые группы, усиливается оппозиция самодержавию.

По мнению Г.С. Фельдштейна, до появления Свода законов Российской империи длится третий этап дореволюционного периода истории российской уголовно-правовой науки. Складываются условия для обособления уголовно-правовой теории от общей теоретической системы юриспруденции[1].

Как первая попытка систематизировать русское законодательство и дать ему научную характеристику, как первый труд в области русской науки уголовного права рассматривается многими специалистами работа О.И. Горегляда «Опыт начертания российского уголовного права»[2]. Г.И. Солнцев в работе «Российское уголовное право...» различает уголовное законодательство и уголовное право («систематическое начертание истин, из самих (уголовных) законов извлеченных»)[3]. Автор рассуждает, в частности, о смысле уголовной ответственности и наказания; предлагает свое видение целей — называет среди них, выражаясь современным языком, исправление осужденного и профилактику преступлений[4].

Эмпирическим взглядам некоторых ученых первой половины XIX века не была свойственна научная абстракция, позволяющая разграничить вопросы процессуальные и материально-правовые[5].

Не прекращалась в этот период и законодательная деятельность. В области уголовного права наиболее известным и успешным результатом деятельности Комиссии составления законов является проект уголовного уложения 1813 года. В нем «впервые в отечественном законодательстве была сделана попытка разработки общих положений уголовного права именно применительно к России, обобщения и подчинения общим началам положений, выработанных практикой и закрепленных в законодательстве»[6]. Впервые структурно выделялся прообраз Общей части — «Основания уголовного права».

Пенитенциарная политика государства в этот период обнаруживает проявление гуманных начал в деле обращения с осужденными.

В первые годы царствования Александра I вышел указ об отмене пытки (1801 г.). Указ 1803 года запретил употреблять в приговорах выражения «наказать жестоко» или «наказать нещадно», когда суд назначал битье кнутом.

В 1812 году было предписано точно обозначать в приговоре число ударов[7]. Изувечивающие наказания вышли из употребления к концу XVIII века, кроме рвания ноздрей (отменено в 1817 году)[8].

Фактические условия отбывания наказания в тюрьмах того времени не позволяют говорить о нравственном исправлении арестантов. Антисанитарные условия, теснота, соседство «величайшего преступника и несчастного мальчика, потерявшего паспорт»[9], отсутствие дневного света, организация одновременного посещения туалетов лицами обоего пола — все это не позволяет говорить об эффективности наказания с точки зрения цели исправления.

Рассматриваемый период характеризуется и отсутствием централизации в правовом регулировании и условиях содержания лишенных свободы. Многочисленные указы местных (губернских) властей лишь усложняли, утяжеляли и запутывали государственное управление российской пенитенциарной системой. Так, например, в 1799 году была разработана Инструкция для офицера военного караула Петербургской тюрьмы[10]; в 1804 году было составлено Положение о должности смотрителя тюремного замка в Москве и о должности караульного офицера в тюремном замке[11]. Петербургским губернатором для столичной тюрьмы в 1819 году разработана новая инструкция[12]. Таким образом, источники пенитенциарного права отличались не просто многообразием, но и отсутствием привычной для современной России монополии государственного центра на их принятие. В различных регионах страны условия содержания существенно различались.

В 1819 году с разрешения и под покровительством Александра I в Петербурге было образовано Попечительное о тюрьмах общество (далее — Общество). И.В. Упоров расценивает Правила для Общества, преобразованные впоследствии в Устав, в качестве одного из первых более или менее цельных действующих юридических документов, где определялись цели наказания в виде лишения свободы, раскрывались средства исправления, обозначались основные режимные требования в соответствии с передовыми достижениями мировой пенитенциарной мысли того времени[13].

Устав Общества предусматривал содействие нравственному исправлению преступников и улучшению быта заключенных. А.С. Смыкалин считает, что образование Общества явилось первым шагом на пути формирования пенитенциарной системы, а точнее — пенитенциарного права России[14]. Очевидно, автор имеет в виду не само Общество, а документ, регулировавший его деятельность. Однако не стоит забывать о том, что уголовно-исполнительные нормы содержались и в источниках, принятых ранее, поэтому Правила (позднее — Устав) Общества правильнее было бы назвать не первым, а очередным, хотя и серьезным, шагом на пути формирования пенитенциарного права.

Филантропический период в истории пенитенциарной политики в России подошел к такому рубежу, когда соответствие юридических отношений юридическим нормам с точки зрения закономерной внутриправовой связи стало необходимым. Именно поэтому закономерный характер начала приобретать тесная связь между элементами тюремного режима. Создание Общества обеспечивало выполнение функций, направленных на динамичное развитие тюремной системы, улучшение участи заключенных.

Попечение об арестантах — элемент, вводимый в систему пенитенциарного воздействия на осужденных, — имеет по крайней мере три важные функции: во-первых, в соответствии с Указом о введении Общества устанавливаются средства пенитенциарного воздействия на осужденных; во-вторых, Указ индивидуализирует правила изоляции арестантов, охраны, надзора за ними; в-третьих, предусматривается комплексное применение средств пенитенциарного воздействия на осужденных. Так, в соединении различных элементов воспитательного воздействия на арестантов формируется юридическая конструкция — пенитенциарно-педагогическая деятельность в местах лишения свободы[15].

На основании изложенного можно сделать вывод о том, что в российской пенитенциарной системе помимо карательных элементов тюремного режима возникают также исправительные. При постановке проблемы исследования элементов тюремного режима методологическая нагрузка падает на обнаружение противоречий и их разрешение. Противоречия сосредоточены главным образом между целями уголовного наказания преступников и средствами их достижения. Недооценка применения пенитенциарных средств в местах лишения свободы со стороны тюремной администрации привела к возникновению субкультурных отношений, к распущенности арестантов. Между тем принудительные меры как карательная часть наказания, признанная правом, должны исполняться всеми и без всякого различия.

Особенность рассматриваемого периода пенитенциарной политики состоит в том, что мало проявлялась забота об исправлении арестантов путем привлечения их к труду, применения к ним тюремного режима. Благотворительность без применения принуждения, с одной стороны, и произвол тюремной администрации, с другой стороны, не достигали пенитенциарного результата, не разрешали противоречий в пенитенциарной политике. Так, например, исполнение вступившего в силу судебного приговора о наказании до середины XIX века означало направление осужденного к лишению свободы в то или иное исправительное учреждение и изоляцию его там от общества в течение установленного судом срока, что осуществлялось в форме возмездия и устрашения. Первичная форма восстановления и защиты права была грубой, жестокой, безжалостной по отношению к осужденному. Для изменения порядка и условий отбывания наказания необходимо позитивное обязывание осужденных. Как известно, период возмездия и устрашения в пенитенциарной политике государства в прошлом в условиях «кулачного права» исключал такую возможность, поскольку преднамеренное и демонстративное причинение кому-либо вреда было целью пенитенциарной политики.

В литературе первой четверти XIX века практически не затрагивались вопросы исполнения наказаний, связанных с лишением свободы. Заметное оживление в этой связи наблюдается в сфере уголовного права. Научно-литературные источники затрагивали пенитенциарную систему, как правило, в контексте анализа уголовно-правовых категорий, обычно в привязке к институту наказания, имея в виду аспекты его реализации.

Работ российских исследователей тюремной системы в этот период было немного. Формирование уголовной и пенитенциарной политики России девятнадцатого столетия происходило в основном под влиянием сочинений Ч. Беккариа, И. Бентама и других известных зарубежных ученых, хотя свой вклад внесли и российские гуманисты, такие как Радищев, Новиков, Ушаков, Мордвинов, Лопухин.

Среди первых трудов, в которых так или иначе с профессионально-пенитенциарных позиций затрагивались вопросы исполнения наказаний, можно назвать «Начальные основания уголовного права» С. Неймана (1814 г.), «Опыт начертания российского уголовного права» О.И. Горегляда (1815 г.), «Начертание уголовных законов» Л.А. Цветаева (1825 г.), «Русское уголовное право» В.С. Гуляева (1826 г.), «О мере наказания» С.И. Баршева (1840 г.) и др. Представители российской интеллигенции в процессе разработки тюремной реформы ознакомились с устройством тюрем Англии (Свиньин — 1815 г.), Америки (Дашков — 1819 г.). Широко использовалась и переводная литература.

Министерство внутренних дел в 1821 году представило государю записку об устройстве уездных тюремных зданий. 25 апреля 1821 г. впервые был утвержден общий проект плана устройства тюрем по всей империи[16].

В первой четверти XIX века расширилось юридическое образование, созданы новые университеты, где преподается право: Дерпт (1802 г.); Вильно (1803 г.); Казань (1804 г.); Харьков (1804 г.); Санкт-Петербург (1819 г.); а также Демидовское училище в Ярославле (1805 г.); Царскосельский лицей (1810 г.).

Это, безусловно, стало одним из факторов дальнейшего развития юриспруденции в целом и законодательства криминального цикла в частности.

Эпоха Николая I, по мнению историков российского уголовного права, характеризуется на-ступлением реакции, усилением цензурного гнета, запретом критики существующего порядка, ограничением самостоятельности университетов, что и определяло особенности развития уголовно-правовой науки в этот период[17].

Особый этап в истории дореволюционной науки уголовного права в России открывается появлением Свода законов Российской империи 1832 года (далее — Свод законов 1832 года) — акта инкорпорации права, сыгравшего важную роль в формировании отраслей законодательства криминального цикла. На этом этапе, в тридцатых годах XIX века, проводится реформа университетов. Согласно Общему уставу Императорских российских университетов, утвержденному 26 июля 1835 г., во всех университетах страны было по три факультета, в том числе юридический. В соответствии с требованиями Устава на юридических факультетах преподавались такие дисциплины, как российское уголовное право, российское уголовное и гражданское судопроизводство (объединенные в одну дисциплину). Пенитенциарное право не выделялось в самостоятельную дисциплину[18].

И хотя уголовное право впервые стало самостоятельным предметом преподавания, по мнению Г.С. Фельдштейна, этот период — один из самых бесплодных для развития криминалистики[19].

Дискуссионным остается вопрос об отнесении Свода законов 1832 года к кодифицированным актам и, по сути, о появлении первого российского кодекса. Н.П. Ерошкин замечает, что «кодификацией законов не вполне точно именовалось в первую половину XIX в. составление различных сборников законов царской России. <…> Фактически эти сборники представляли собой механическое соединение (“инкорпорацию”) законов»[20]. Спустя полтора века отдельные авторы ошибочно считают Свод законов 1832 года первым российским уголовным кодексом[21].

В томе XV Свода законов 1832 года содержалось соизмеримое количество материальных и процессуальных норм (765 статей уголовных и 829 статей судопроизводственных)[22]. Вторая книга тома — «О судопроизводстве по преступлениям» — начинается со ст. 766, иначе говоря, в ней продолжается нумерация статей первой книги — «О преступлениях и наказаниях вообще». Название же XV тома «Свод законов уголовных» служит общим названием, объединяющим обе книги. Законы об уголовном процессе составляют прямое продолжение норм о преступлениях и наказаниях. Этот факт игнорируется С.В. Бородиным, утверждающим о существовании в XV томе двух кодексов: уголовного («О преступлениях и наказаниях вообще») и уголовно-процессуального («О судопроизводстве по преступлениям»)[23]. При составлении XV тома Свода законов 1832 года предпринималась попытка отделить уголовно-правовые нормы от уголовно-процессуальных норм, и в значительной мере это удалось уже потому, что нормы этих отраслей законодательства помещены в разные книги тома. Вместе с тем Свод законов уголовных представляет собой не уголовный кодекс, а акт инкорпорации.

Н.С. Таганцев достаточно критически оценивал Свод законов уголовных за его неполноту, отсутствие строго определенной лестницы наказаний и точной характеристики отдельных наказаний, неопределенность некоторых уголовных санкций, неверность и ненужность многих определений как Общей, так и Особенной части[24].

Однако современные исследователи отмечают большое значение Свода законов уголовных в развитии российского законодательства, поскольку он «консолидировал действующее в России уголовное законодательство и стал действующим источником уголовного права. Он впервые в истории страны представил для правоприменительных органов государства (суда, следствия, полиции) свод уголовных законов, имеющих достаточно четкую и продуманную теоретическую и практическую основу, снабженный указателями и вспомогательными материалами и т. п. Переход от бессистемности и противоречивости уголовного законодательства к четкой системе изложения уголовных законов следует рассматривать как важнейший этап и существенный прорыв в истории развития отечественного уголовного права»[25].

Первым специальным и единым для всего государства законодательным актом, регулирующим исполнение наказаний в виде лишения свободы в дореволюционной России, явился Свод учреждений и уставов о содержащихся под стражей и о ссыльных.

И.В. Упоров называет данный Свод первым специальным и официальным изданием пенитенциарных правовых актов[25], «первым и единым для всей страны правовым актом, регулирующим исполнение всех видов (выделено авт. — Д.Г.) лишения свободы, а не только тюремного заключения»[26]. Однако у Свода были и предшественники, регулировавшие деятельность учреждений, исполнявших отдельные наказания. Например, «первым, единым для всего государства нормативным актом общего характера о местах заключения (выделено нами. — Д.Г.)» была Инструкция смотрителю губернского тюремного замка 1831 года[27], положения которой «в значительной части перешли в Свод учреждений и уставов о содержащихся под стражей»[28].

В этом Своде развивается устоявшееся к тому времени разделение содержания осужденных по сословному и половому признакам, оно дополняется разделением взрослых и несовершеннолетних. Предписывалось по возможности отдельно размещать и «по роду проступков».

Появляются прообразы норм о подчинении производственно-хозяйственной деятельности задаче исправления и перевоспитания осужденных (ст. 495 Свода; впоследствии — ст. 37 ИТК РСФСР 1970 г.), о «листах поведения» (статьи 530—532), «потомками» которых стали тетради индивидуальной воспитательной работы[29]. Подробную регламентацию получили и вопросы трудовой деятельности осужденных.

Количество статей о ссыльных в Своде в 4 раза превысило число статей о содержащихся под стражей, что вполне соответствовало исторической роли ссылки и тюрьмы в России до первой четверти XIX века[30]. Одной из причин активного использования государством ссылки была необходимость освоения сибирских просторов, задачей ссылки была прежде всего экономическая составляющая[31].

Исполнение наказания в прошлом имело форму репрессивности. Осужденные должны были почувствовать, испытать на себе определенные страдания, как моральный, так и физический дискомфорт. Исследование историко-генетических связей элементов тюремного режима позволяет сделать вывод, что применяемые к ссыльным арестантам телесные наказания свидетельствуют о его репрессивном характере. Так, например, осужденного на ссылку лишали всех прав (сословных, семейных и имущественных).

Анализ прежней тюремной системы привел законодателя к мысли о том, что новый период в исполнении наказаний может быть исключительно пенитенциарным. Пенитенциарно-педагогический характер исполнения наказания есть важнейшая черта уголовно-политического периода в истории тюремного заключения. Его цель состояла в обеспечении безопасности общества, ресоциализации преступников, подготовке их к жизни в свободном обществе. Правовое регулирование исполнения наказания направлено на юридическое и нравственное исправление преступника, на достижение целей уголовного наказания. Как известно, наказание носило прежде всего характер мести — сначала частной, затем публичной, государственной.

Поскольку Свод законов 1832 года представлял собой акт инкорпорации права, говорить о появлении в те годы самостоятельных отраслей права, оформленных в кодифицированные источники, нельзя. Так, например, уголовно-исполнительное право дополняется нормами о гауптвахтах и крепостях, закреплявшихся в специальных военных постановлениях. В 1839 году был создан Военно-уголовный устав, в котором закреплена сложившаяся к тому времени система мест лишения свободы для содержания военнослужащих[32]. В то же время нормы Свода учреждений и уставов о содержащихся под стражей касались гражданских лиц[33]. Вопросы лишения свободы в виде содержания в монастырях регулировались церковными постановлениями.

Однако именно Свод законов 1832 года в числе иных факторов обусловил в дальнейшем сильный импульс к созданию самостоятельных крупных нормативных актов, которые были приняты в разное время и завершили кодификацию законодательства криминального цикла.

Законодательная мысль того времени уже старается разграничить материальные, процессуальные и исполнительные нормы. Логика, в соответствии с которой сначала необходимо установить, за что наступает уголовная ответственность, затем — как устанавливается виновность лица, и после этого — в каком порядке исполняется назначенное наказание, является для современного исследователя-юриста привычной. Именно так и складывается сегодня, например, учебный процесс в большинстве российских вузов: сначала изучается уголовное, затем уголовно-процессуальное и впоследствии уголовно-исполнительное право.

Свод законов 1832 года позволяет утверждать, что во времена его составления такая последовательность не являлась строго обязательной, например, для структуры описываемого акта инкорпорации. В частности, Свод учреждений и уставов о содержащихся под стражей вошел в XIV том Свода законов 1832 года, в то время как уголовные и уголовно-процессуальные нормы содержались в томе XV. Таким образом, уголовным материальным установлениям не отдано «первенство» в Своде законов 1832 года. Очевидно отсутствие оснований для утверждения о приоритете в то время уголовного права (пусть еще и не оформленного до конца) над другими совокупностями норм криминального цикла.

Появление в Своде законов 1832 года трех обособленных разделов, сосредоточивших в себе материальные, процессуальные и исполнительные нормы, свидетельствует о сформированных возможностях, позволивших впоследствии появиться первым кодексам не друг из друга, а на основе собственной базы. Следовательно, генетически уголовно-процессуальное право не появлялось из уголовного как отделившаяся его часть. То же можно сказать и об уголовно-исполнительном праве. Появление первых кодексов в разное время может только означать, что одна из отраслей «старше» двух других. Но лишь на этом основании первая отрасль не может быть «главнее» остальных, например, в случае возникновения противоречий между ними.

Библиография

1 См.: Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки уголовного права в России. — М., 2003. С. 234—235.

2 См., например: Ошерович Б.С. Очерки по истории русской уголовно-правовой мысли (вторая половина XVIII века — первая четверть XIX века). — М., 1946. С. 79—80.

3 Российское уголовное право, изложенное Гавриилом Солнцевым. — Казань, 1820; Ярославль, 1907. С. 56.

4 См.: Сундуров Ф.Р., Емельянова И.А. Два столетия научной школы уголовного права Казанского университета // Два века юридической науки и образования в Казанском университете. — Куйбышев, 1989. С. 331.

5 См., например: Сочинения Ивана Посошкова. — М., 1842. С. 86 (см.: Зайченко А.В. Политические и правовые взгляды И.Т. Посошкова // Политико-правовые идеи и институты в их историческом развитии. — М., 1980. С. 24).

6 Андрусенко О.В., Кодан С.В.  От Свода законов уголовных к Уложению о наказаниях уголовных и исправительных. — Екатеринбург, 2000. С. 19.

7 См.: Копшева К.О. Уголовное законодательство Российской Федерации и его основания: теоретический аспект: Дис. … канд. юрид. наук. — Саратов, 2004. С. 45.

8 См.: Уголовное право. Общая часть: Учеб. / Под ред. В.Д. Меньшагина. — М., 1948. С. 82.

9 Вяземский П.А. Записные книжки (1813—1848). — М., 1963. С. 175.

10 См.: Гернет М.Н. История царской тюрьмы: В 5 т. — М., 1951. Т. 1. С. 265—268.

11 Там же. С. 105—106.

12 Там же. С. 107—108.

13 См.: Упоров И.В. Пенитенциарная политика России в XVIII—XX вв.: Историко-правовой анализ тенденций развития. — СПб., 2004. С. 160.

14 См.: Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы в Советской России. — Екатеринбург, 1997. С. 12—13.

15 См.: Алексеев В.И., Попов В.И. Историко-генетические связи элементов тюремного режима в контексте российской пенитенциарной политики в дореволюционный период // Уголовно-исполнительная система: право, экономика, управление. 2009. № 2.

16 См.: Смыкалин А.С. Указ. соч. С. 14.

17 См.: Энциклопедия уголовного права. Т. 1: Понятие уголовного права. — СПб., 2008. С. 590 (автор главы — Б.В. Волженкин).

18 См.: Общий устав Императорских российских университетов. 26 июля 1835 г. // Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. Определение первое. 1825—1839. 2-е изд. — Спб., 1875. Т. 2. С. 971.

19 См.: Фельдштейн Г.С. Указ. соч. С. 6—8.

20 Ерошкин Н.П. Крепостническое самодержавие и его политические институты (первая половина XIX века). — М., 1981. С. 142—143.

21 См.: Бородин С.В. О теоретической модели Уголовного кодекса Российской Федерации в новых условиях (на базе действующего УК) / Уголовное право в XXI веке: Материалы Междунар. науч. конф. на юрид. фак. МГУ им. М.В. Ломоносова 31 мая — 1 июня 2001 г. — М., 2002. С. 26. В другой своей работе С.В. Бородин говорит о том, что в Своде наряду с первым Уголовным кодексом России — «О преступлениях и наказаниях вообще» (Книга первая) содержался и первый Уголовно-процессуальный кодекс —  «О судопроизводстве по преступлениям» (см.: Бородин С.В. О соотношении норм уголовного и уголовно-процессуального права при предварительном расследовании и судебном разбирательстве / Науч.-практ. конф. «Правовая и криминологическая оценка нового УПК РФ» // Государство и право. 2002. № 9. С. 105).

22 См.: Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Т. 1: Автограф. — Тула, 2001. С. 188.

23 См.: Бородин С.В. О соотношении норм...

24 См.: Таганцев Н.С. Указ. соч. С. 188.

25 Андрусенко О.В., Кодан С.В. Указ. соч. С. 31—32.

26 См.: Упоров И.В. Указ. соч. С. 65.

27 Там же. С. 197.

28 Там же. С. 196—197.

29 Там же. С. 197.

30 См.: Упоров И.В. Указ. соч. С. 196; Российское законодательство X— XX веков. — М., 1988. Т. 6. С. 209—211.

31 См.: Смыкалин А.С. Указ. соч. С. 14; Гернет М.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 33.

32 См.: Максимов С.В. Ссыльные и тюрьмы. — Спб., 1862; Его же: Сибирь и каторга. — Спб., 1871; Упоров И.В. Указ. соч. С. 30.

33 См.: Толкаченко А., Толкаченко А. Из истории военных тюрем в России // Уголовное право. 1999. № 3. С. 92.10 См.: Упоров И.В. Указ. соч. С. 197.