Суицид как объект изучения: философско-правовой аспект

И.Н. ЛЬВОВА,
соискатель кафедры гуманитарных дисциплин Стерлитамакского филиала Башкирского государственного университета
 
Естественное, неотчуждаемое право человека — право на жизнь. Определение содержания понятия «право на жизнь» становится наиболее актуальным в связи с различными формами реализации данного права — право на самоубийство, эвтаназию, использование генетических материалов человека, трансплантацию органов и тканей. Каждый человек самостоятельно распоряжается своими правомочиями, в этом проявляется личная свобода индивида. Право на смерть не получило легального закрепления в российском законодательстве. Право на смерть — «это возможность человека сознательно и добровольно в выбранный им момент времени уйти из жизни избранным им и доступным ему способом»[1].
 
Феномен самоубийства (суицид) требует детального рассмотрения и анализа. Обращаясь к его истории, следует отметить, что позитивно суицид оценивался некоторыми древними сообществами людей, например древними скандинавскими племенами с их альтруистическими самоубийствами стариков, освобождающими племя от неутешительных забот о дряхлеющей старости, или готами с существовавшей у них «скалой предков», с которой бросались из страха перед естественной смертью. Суицид не только позитивно оценивался, но и приобретал эффект эстетизации в ритуальных формах харакири (Япония) и сати (Индия). Античный мир периода правления римских императоров и борьбы политических партий и группировок знает немалое число самоубийств римской аристократии по политическим мотивам; достаточно назвать имена Катона, Кассия, Брута, Сципиона, Сенеки. Суицид такого рода приобретал форму особого вида искусства. В Египте, например, в период правления Марка Антония существовала академия (синапофименон), члены которой в порядке очередности заканчивали свою жизнь самоубийством, а на заседаниях обсуждали и придумывали новые легкие и «приятные» его способы[2].
Идеология скептиков, эпикурейцев, стоиков играла роль особого провокатора суицида по принципу понимания индивидуальной свободы в качестве права на смерть: вход в жизнь один, выходов — много. Из истории античной Греции эпохи эллинизма особым образом выделялся представитель сократической школы киренаиков Гегесий — «смертепроповедник», во время выступления которого «благодарные» слушатели могли тут же покончить жизнь самоубийством. Существовали также священные древние формы жертвоприношения, которые  можно рассматривать как феномен суицида, например сжигание женщин и детей при важных политических событиях и бедствиях в целях умилостивить «бога-деспота» на территории древнего Азербайджана, причем этот страшный обряд сохранялся локально вплоть до начала XX века[3].
Христианский мир знает варианты позитивного, терпимого отношения к суициду: защита права на самоубийство Ж.-Ж. Руссо, Гете; появление «клубов самоубийц» в XIX веке; возобновление идеи альтруистического самоубийства как права стариков на добровольный уход из жизни в «Этюдах оптимизма» И.И. Мечникова — самоубийство П. Лафарга и его жены в качестве живого примера следования подобной идеологии.
Несмотря на вышеописанные случаи позитивного отношения к суициду, негативная его оценка имеет более устойчивый и массовый характер на протяжении всего существования человеческой цивилизации.
Так, народы Ближнего Востока — Древняя Персия и Вавилон — строго осуждали самоубийство, исходя из священных заповедей «Авесты» (книги основных догматов религии зороастризма); древний иудейский мир вообще не знал такого рода насилия, что дало право социологу Э. Дюркгейму без всякой иронии заметить: «еврейство — это как раз та религия, в рамках которой склонность к самоубийству имеет наименьшую величину»[4]. Следует отметить, что и по сей день современный Израиль стоит на одном из последних мест в мире по числу самоубийств.
Ветхий Завет давал упование на долгую жизнь как награду за праведность перед Богом, но не давал пути к вечной жизни — самоубийство теряло всякую цену в сознании верующего человека. Другое дело, когда в христианской религии человек погружен в бездну индивидуальной свободы, а вера как результат свободного выбора век от века становилась все более сложно выраженной: эпоха первых христиан практически не знакома с суицидом (в Новом Завете единственным самоубийцей является предатель Христа — Иуда). Постановление Тридентского собора 1568 года, который истолковывает шестую заповедь («не убий!»), следуя взгляду Блаженного Августина, как воспрещающую самоубийство, говорит о том, что феномен самоубийства к ХVI веку набрал в христианском мире определенную силу. Ни церковное осуждение, ни жестокое пресечение суицида в эпоху позднего Средневековья (например, в XVII веке французский король мог «подарить» принцессе самоубийцу, т. е. его имущество; труп самоубийцы и в России, и в Европе подвергался позорному «ослиному погребению», как труп убийцы) не могли остановить увеличения количества самоубийств[5].
Никаких изменений не наступило в решении проблемы суицида в рамках советского государства, снявшего уголовную наказуемость за суицид. Напротив, мы имеем ряд новых проблем: истолкование суицидальных попыток, если они не являются уголовно наказуемыми, как явления психопатологии; увеличение числа самоубийств среди женщин и количества самовольных уходов из жизни. Англия отменила уголовную наказуемость за самоубийство только в 1961 году; уголовное законодательство Нью-Йорка считало, например, покушение на самоубийство преступлением до 1919 года; а уголовный кодекс Италии не считает преступлением само самоубийство, но считает преступлением соучастие в самоубийстве.
Все эти меры определили более гуманное отношение к родственникам самоубийцы, но не решили внутренних проблем самого суицида. Под крылом «черного феномена» живет весь современный мир в независимости от совершенства того или иного уголовного законодательства. Так, в России в 40-х годах XIX века использовался дифференцированный подход в оценке суицида с правовой точки зрения: наиболее жестоко карался сознательный суицид, что, как правило, подтверждал документ, оставленный чаще всего в форме предсмертной записки жертвой самонасилия (тело такого самоубийцы отправлялось в «бесчестное» место, где и закапывалось, лишенное христианского погребения, а все его распоряжения и духовное завещание считались недействительными). В то же время самоубийство, совершенное в состоянии невменяемости, не наказывалось вообще. Для покушавшегося на самоубийство каторжные работы по уложению 1843 года были заменены тюремным заключением на срок от 6 месяцев до одного года; уголовное уложение 1903 года уже не считало суицид преступлением и предусматривало ответственность только за подговор к самоубийству[6]. В России существовал и развивался до революции альтернативный официальной точке зрения взгляд на суицид, по которому право определяет только социальную жизнь людей, т. е. человек не находится по отношению к самому себе, как в случае с явлением суицида, в правоотношениях.
Общественная жизнь в России за последнее десятилетие была яркой и насыщенной, так что различные социальные группы сполна смогли ощутить на себе действие многочисленных изменений. Духовно-нравственный кризис последней стадии «застоя», проявившийся в мечтаниях о некоем гуманном правовом государстве на фоне полного отсутствия национальной идеи, бессмысленных раздумьях о судьбе России и осознании краха надежд на коммунистическое будущее, имел своим логичным последствием ликвидацию СССР. После этой непродолжительной депрессии на горизонте вдруг снова возник светлый образ надежды — признак наметившегося процесса проникновения так называемой западной культуры и мечтаний о демократическом государстве. Многие люди находились в состоянии безудержной эйфории: привыкали к новой жизни, расставались с признаками «темного прошлого» в виде партбилетов и мрачных монументов вождей, были опьянены той скоростью, с которой они неслись по течению, сметая все на своем пути. Другие восприняли эти подвижки негативно, для них наступал период всеобщего упадка. Нельзя не учитывать и дезорганизацию общества, разобщение отдельных индивидов, которая началась в 80-х годах ХХ века и продолжается по сей день.
Далее в период экономической либерализации, ознаменовавшей собой новый поворотный курс в сторону реформ, у людей, внимавших заверениям политиков, вконец вскружилась голова — они уже грезили миллионами, дачами, автомобилями и роскошью. Последний барьер упал — предел человеческим возможностям безграничен. Деятельность индивида не сдерживается более государством, идеологией, религией, отношением общества. В такой ситуации неизбежно наблюдается разделение людей на тех, кто ощутил крушение всех планов, и на тех, кто рвался поскорее стать хозяевами жизни. Дикая приватизация, красивые военные мятежи и полное отсутствие цензуры при резкой активизации деятельности масс-медиа — все это способствовало формированию у россиян особого мировоззрения, отрицающего любые непоколебимые материальные и духовные ценности, равно как и всякие гарантии завтрашнего дня. Для страны это было большим потрясением. Такая идеология не была разделена большей частью российского общества, однако основные идеи все же нашли свое отражение в официальной внутренней политике государства. После этого кризисы стали обычным явлением: экономический, промышленный, политический.
Таким образом, все изложенное выше по отношению к социальным группам можно охарактеризовать одним определением — аномией, т. е. общим состоянием дезорганизации общества.
Для более глубокого анализа состояния явления суицида в современном российском обществе необходимо определить, каков в целом уровень самоубийств в России по отношению к общемировому показателю, насколько часты случаи суицида в Российской Федерации по сравнению с другими странами. Для этого рассмотрим данные за 2000 год по США и России.
На 100 тыс. жителей в США зарегистрировано 10,5 случая самоубийств; в России — 39,8 случая. Суицид — девятая из ведущих причин смерти в США и шестая из ведущих причин смерти в России[7].
Россия занимает одно из ведущих мест по числу самоубийств. При этом особенно бросается в глаза тот факт, что чрезвычайно высок показатель самоубийств среди мужчин при низком среди женщин. По последним данным, на долю мужчин приходится свыше 80% самоубийств. Одной из возможных причин являются крайне неблагоприятные условия жизни мужского населения. Общеизвестно, что мужская смертность в России гораздо выше, чем женская, а продолжительность жизни мужчин существенно короче: для женщин она составляет 71 год, а для мужчин — только 55 лет. Причем характерно, что мужчины очень часто не просто умирают, а гибнут. В 2000 году от несчастных случаев скончалось 300 мужчин на каждые 100 тыс. жителей, что в 4 раза выше среднеевропейских показателей. Мало того, среди явно безвременно ушедших мужчин самую большую группу составили представители наиболее дееспособной возрастной группы — от 20 до 40 лет. Именно на них ложится вся самая тяжелая и вредная физическая работа, но зачастую и эту работу получить невозможно из-за высокого уровня безработицы. А ведь способность зарабатывать деньги для мужчин крайне важна. Поэтому можно вполне определенно сказать, что чувство ущербности в среде работоспособного мужского населения является достаточной мотивацией к совершению самоубийства[8].
Среди мужчин-самоубийц лишь 20% кончают жизнь в пенсионном возрасте. Среди женщин-самоубийц пенсионерки составляют почти половину. Конечно, и алкоголизм является весомой причиной, причем специфически российской. К этой же группе специфических причин относится сравнительно низкий авторитет мужчины вообще и отца в частности. Россия, как это ни странно, страна матриархальная — здесь с самого раннего возраста воспитывается особое, уважительное отношение к женщине, да и воспитывают подрастающее поколение в основном женщины. В России довольно большой процент матерей-одиночек, а в рассматриваемом нами контексте семья — это уже мощный предохраняющий от суицида фактор. В детских садах — воспитательницы, в школах — учительницы, большинство преподавателей в университетах — женщины. Если мы обратимся к сфере медицины, то и тут женщин гораздо больше, чем мужчин. Высказанное предположение находит свое неожиданное подтверждение в региональной статистике самоубийств. Так, российскими территориями с минимальным уровнем смертности мужчин от самоубийств в 2000 году были Ингушетия (где смертность была нулевой), Карачаево-Черкесия, Дагестан, Северная Осетия, Кабардино-Балкария, Ставропольский край и Ростовская область (т. е. Северо-Кавказский регион), Воронежская область, Москва и Санкт-Петербург. Смертность на этих территориях колебалась от 0 до 36,1 человек на 100 тыс. жителей, т. е. была близка к европейскому уровню[9]. В отношении Северного Кавказа это объясняется «мужественностью» мужчины, его способностью противостоять влиянию внешней среды и знать свое положение в обществе в дополнение к основной религии этих регионов — мусульманству.
Загадка смерти всегда будет волновать человечество: вряд ли возможно и однозначное мнение относительно самоубийства. Наверное, и в самом гуманном обществе обстоятельства будут приводить людей к опасной черте. Но, опираясь на неповторимую ценность каждой человеческой жизни, общество может помочь любому выработать жизнеутверждающее мировоззрение и проникнуться верой в великое предназначение человека.
 
Библиография
1 Малиновский А. Имеет ли человек право на смерть? // Российская юстиция. 2002. № 8. С. 54—55.
2 См.: Поэзия Древнего Египта // Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. — М., 2001. С. 471.
3 См.: Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. — М., 2001. С. 165.
4 Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. — М., 1994. С. 185.
5 См.: Трегубов Л., Вагин Ю. Эстетика самоубийства. — Пермь, 1993. С. 51.
6 См.: Алиев И. А. Актуальные проблемы суицидологии. — Баку, 1987. С. 220.
7 См.: Белоглазов Г. Социологический анализ самоубийств в России // http://katonia.musica.mustdie.ru/ssuiside.html.
8 См. там же.
9 См.: Чхартишвили Г. Указ. соч. С. 114.