Теократический абсолютизм Ивана Грозного

В.У. ХАТУАЕВ,

доктор юридических наук, завкафедрой государственного строительства и права ВФ РАГС, заслуженный юрист России 

Е.Г. КОРОБОВА

старший преподаватель кафедры государственного строительства и права ВФ РАГС

Основой государственной власти в Московской Руси стала национальная русская церковь. Национализация церкви началась с самостоятельного независимого от Константинополя назначения русских митрополитов, первым из которых был Иона, возглавивший русскую церковь в 1448 году, а завершилась учреждением Московского патриархата в 1589 году.

Но автокефалия имела и отрицательные последствия: русская церковь замкнулась в себе и отдалилась от вселенского православия, потеряв при этом свою независимость от государства. Неизбежным результатом национализации русской высшей церковной власти было ее фактическое подчинение государственной власти, подчинение, все более и более возраставшее с течением времени. Как представители национальной русской церкви, митрополиты по-прежнему продолжали служить укреплению и возвышению великокняжеского, а затем царского авторитета в государстве. Но сами они все более проигрывали в полноте и независимости своего собственного авторитета и своей собственной свободы.

Так было всегда и везде, где церковь становилась национальной, она вместе с тем делалась и церковью государственной, т. е. подчиненной функциям государственным, потому что именно в форме государства находит свое высшее выражение жизнь нации. При этом объем свободы, предоставляемый церкви, зависит от степени умения данного государства или данной нации разрешить внутри своего коллектива задачу совмещения государственно-национальной необходимости с личными и общественными свободами. Свобода церкви находится в обратной зависимости от уровня государственного абсолютизма: в абсолютистском государстве церковь вынуждена испытывать на себе давление светской власти.

Иван III Васильевич первым из московских князей официально принимает титул «самодержца». Это и оттиск с титула византийских василевсов, и термин, специфически для русских ушей звучавший радостью полного освобождения от татарской неволи: «самодержец» — это значило «совершенно независимый, свободный белый от всякого подданства»[1].

Но официально помазан на царство и провозглашен «боговенчанным царем» был только его внук Иван IV в 1547 году. Формально принятый титул уже окончательно юридически закреплял за ним те прерогативы верховного попечения об интересах православия и церкви, какие принадлежали византийским императорам и какие уже в значительной степени приобретены были самими московскими князьями путем историческим. «Даже патриархи восточные, — пишет проф. А.В. Карташов, — и Константинопольский в частности, смиренные уже столетие длящимся игом турецким, забыли про отлучение, наложенное на русскую церковь за ее автокефалию, молчаливо отменили его и, в тоске о милостыне и защите, начали при случае демонстрировать свою православную церковную солидарность с русской церковью и свое почитание свободных великих князей московских как заместителей вселенских василевсов <…> Патриарх Иоасаф II прислал на Русь в 1562 году “сонорную грамоту”, которой дается Ивану Васильевичу право “быти и зватися царем законно и благочестиво”. В особом послании патриарх объявляет московского государя “царем и государем православных христиан всей вселенной от Востока до Запада и до океана”, сообщает Ивану Васильевичу, что имя его будут на Востоке поминать в святых диптихах, “да будешь и ты между царями, как равноапостольный и славный Константин”»[2]. А Новгородский архиепископ Феодосий писал Ивану Грозному около 1550 года: «Пишу к тебе, богоутвержденный владыка <…> как ученик учителю, как раб государю, вспоминаю тебя и молю непрестанно, поскольку тебе, государю, по подобию небесной власти дарован небесным царем скипетр земного царствия. <…> Как кормчий бдит всегда, так и царский многоочитый ум твой сдерживает твердо доброго закона правило. <…> Подобно тому как страшное и всевидящее око небесного царя видит сердца и помыслы всех людей, так и царского ума больше всех имеет сил для управления царством, и страшен будешь ради сана царской власти, и запретишь обращаться ко злобе»[3]. И монахи Кирилло-Белозерского монастыря обращались к нему за «научением», что следует из ответа царя: «Вы принуждаете меня, святые отцы, и я, повинуясь, пишу вам ответ»[4]

Таким образом, царь Иван Васильевич имел множество оснований, главным образом данных ему представителями церкви, чтобы смотреть на свою власть как на теократически абсолютную. С.М. Соловьев замечает по поводу Грозного: «Иоанн IV был первым царем не потому только, что первый принял царский титул, но потому, что первый сознал вполне все значение царской власти, первый составил сам, так сказать, ее теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически»[5]. Однако самодержавие Ивана Грозного всего менее было похоже на ту идеализированную форму правления, которая подразумевалась в концепции «Москва — Третий Рим» и которая впоследствии стала элементом уваровской триады «православие, самодержавие, народность». В контексте этих теорий самодержавие есть олицетворенная воля народа. Задача самодержца состоит в том, чтобы не творить свою волю и не перекраивать народ по своим, хотя бы и гениальным, планам, а угадывать народные потребности. Весь строй самодержавного правления должен быть основан на прислушивании к таким потребностям и к тому, как народ сам видит пути их удовлетворения. При этом миссия православного царя состояла в охранении православия. Это было некое священное служение, для осуществления которого царь должен полностью отказаться от своей воли и быть примером христианской добродетели. В таком смысле самодержавие ничего общего не имеет с западным абсолютизмом.

При абсолютизме не может быть речи об искании властью умственной и нравственной опоры в народе, потому что это противоречит самой идее абсолютизма, которая состоит в безусловности власти, ее отрешенности от органической связи с какой бы то ни было народностью. Кроме того, абсолютизм по природе своей светское явление, поскольку власть абсолюта не может быть ничем обусловлена, не может вообще выполнять функцию служения, ибо это власть ради власти, самодовлеющая автократия.

Иван Грозный яростно отстаивал благословленный Богом, по его мнению, принцип единовластия: «Управление многих, даже если они сильны, храбры и разумны, но не имеют единой власти, будет подобно женскому безумию. Ибо так же, как женщина не способна остановиться на едином решении — то решит одно, то другое, так и многие правители царства — один захочет одного, другой другого. <…> Не это ли, по-твоему, свет и сладость, когда рабы господствуют? И не это ли тьма и горечь, если господствует данный Богом государь, как я пространно писал тебе выше?»[6]

Принято вести отсчет истории абсолютизма в России с эпохи Петра I. Юридически это действительно так: именно Петр стал первым императором и перевел огромный поезд Российского государства на западные рельсы. Но фактически первым «абсолютом» в истории нашего государства был Иван Грозный, который, вполне возможно, искренно веря, что осуществляет миссию православного царя, на самом деле стал жестоким деспотом и для своего народа, и для православной церкви.

«Бысть же в словесной премудрости ритор естествословен и смышлением остроумен», — отзывается о нем современник. Грозный не был только изрядным книжником и начетчиком, у него был подлинный писательский дар. Он писал смело и выразительно, хотя бы и злоупотреблял ссылками и выдержками, приводил их «паремьями целыми и посланьми» — по язвительному замечанию Курбского. «Муж чудного разумения в науке книжного поучения и многоречив зело», — говорит о Грозном позднейший летописец. «В слоге его есть живость, в диалектике сила», — говорит Н.М. Карамзин. У Грозного была несомненная пытливость религиозной мысли, продуманное религиозное мировоззрение, которое он выстрадал и перестрадал, — мрачное, тяжелое, надрывное.

Но Грозный оборачивался не только на старину. Его всегда привлекали люди западной веры, хотя он и обрушивался на них с неистовыми обличениями и угрозами, — достаточно припомнить его известный спор с Рокитой, «министром збора братьев чешских». И не случайно ведь именно при Грозном начинается массовый наплыв западноевропейцев в московскую землю. Современникам бросилась в глаза эта склонность Грозного к Западу и западным людям. Несколько позже известный дьяк Иван Тимофеев со вздохом вспоминает: «Увы, вся внутренняя его в руку варвар быша», называя варварами иноземцев. Не только политически, но и культурно Грозный обращен был именно к Западу, не к Византии. Исторической зависимости от греков он не признавал. «Наша вера христианская, а не греческая», — ответил он Поссевину[7].

Главной темой творчества Грозного были различные аспекты государственности. Парадоксальное сочетание «западничества» со «стариной» — вот смысл государственной идеи Ивана Грозного. Л.А. Тихомиров считает, что «Иоанн Грозный первый формулировал значение царской власти, и в ее формулировке, благодаря личным способностям, был более точен и глубок, чем другие. Но идеал, им выраженный, — совершенно тот же, который был выражаем церковными людьми и усвоен всем народом»[8].  Действительно, в его сочинениях прослеживается идея православного народного царя, но за рамки литературной деятельности она не выходит и в практической жизни не получает воплощения. С другой стороны, приходится признать, что именно здесь проявился во всей своей полноте государственный идеализм этих «церковных людей», поскольку чрезмерное значение придавалось ими роли государственной власти в деле утверждения веры и достижения христианских целей человеческой жизни. Именно этот государственный идеализм стал опорой теократического абсолютизма Ивана IV.

Вся суть царской власти, по мнению Ивана Грозного, состоит в том, что она не есть избранная, не представляет власти народной, а нечто высшее, признаваемое над собой народом. Самодержавие происходит не от народа, а от Божьей милости. В своих посланиях к различным лицам Грозный последовательно выступает пламенным защитником факта богоустановленности собственной власти, противление которой равно противлению Богу. Так, в послании шведскому королю Юхану III он писал: «Что же касается печати Римского царства, о которой ты писал, то у нас есть своя печать от наших прародителей: а римская печать нам также не чужда: мы ведем род от Августа-кесаря, а ты судишь о нас вопреки воле Бога, — что нам Бог дал, то ты отнимаешь у нас; мало тебе нас укорять, ты и на Бога покушаешься»[9]. В послании к князю Александру Полубенскому Иван Грозный подробно  описывает свою родословную от Августа, обосновывая тем самым все ту же богоустановленность царской власти: «И сперва Господь отверг царство, а затем и благословил его, ибо божественным своим рождением прославил Августа-кесаря, соизволив родиться в его царствование; и этим прославил его и расширил его царство, и даровал ему не только Римскую державу, но и всю вселенную <…> И со времени царствования Августа вплоть до Максентия и Максимина Галерия было в Риме гонение на христиан. Господь же наш Иисус Христос не презрел моления рабов своих, но, внимая мольбам своей матери и исполняя свой обет: “Я с вами до скончания мира сего, аминь”, создал опору благочестия — великого, сияющего благочестием Константина Флавия, царя правды христианской, соединившего священство и царство воедино, и с этого времени повсюду умножились христианские царства. И затем по благоволению в Троице славимого Бога в Российской земле создалось царство, когда, как я уже говорил, Август, кесарь римский, обладающий всей вселенной, поставил сюда своего брата, упомянутого выше Пруса. И силою и милостию Троицы так создалось это царство: потомок Пруса в четырнадцатом колене, Рюрик, пришел и начал княжить на Руси и в Новгороде»[10]. «Горнее» происхождение царской власти — основной аргумент Ивана Грозного в его полемике с князем Андреем Курбским: «Смотри и разумей: кто противится власти — противится Богу; а кто противится Богу, тот называется отступником, а это наихудший грех. А ведь это сказано о всякой власти, даже о власти, приобретенной кровью и войной. Вспомни же сказанное выше, что мы ни у кого не похитили престола, — кто противится такой власти, тем более противится Богу»[11]. Отсюда же логически следует, что, поскольку власть дана царю непосредственно Богом, то и ответственность царя — только перед Богом; перед подданными царь не дает ответа. Впрочем, для верующего человека ответственность эта вполне реальна и сурова, поскольку Божья сила и наказание сильнее человеческих.

Все вышеизложенное вполне соответствует духу православия. Иван Грозный здесь выступает прекрасным теоретиком, но, к сожалению, только теоретиком, так как правление его далеко не было правлением благочестивого православного царя, и такая позиция удобна Грозному для оправдания своей часто откровенно жестокой политики. Тому же Курбскому он пеняет: «Если же ты праведен и благочестив, почему же не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и приобрести мученический венец?»[12]

Жертвы жестокости Ивана Васильевича исчисляются тысячами, в это число включаются и его жены, и сын, и бояре, и холопы. Нельзя сказать, чтобы он искренно считал эти убийства необходимыми для блага народа и государства. В глубине души Грозный понимал безосновательность своей жестокости. И, возможно неосознанно для самого себя, он оправдывается в послании Курбскому: «Нас же с покойным братом Георгием начали воспитывать как иностранцев или как нищих. Какой только нужды не натерпелись мы в одежде и в пище! Ни в чем нам воли не было, ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми. Припомню одно: бывало мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем на постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не смотрит — ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга на своих господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные тяжелые страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя»[13]. Создается впечатление, что свое царствование Иван Васильевич посвящает не чему иному, как мести за безрадостное детство, и ни о какой священной миссии и служении Богу и речи быть не может. Грозный был слишком умен, чтобы не понимать двойных стандартов своей политики, и, отдавая долг христианскому званию, он записывал имена всех жертв в синодики и рассылал по монастырям для поминовения.

В рассуждениях Грозного о соотношении «царства и священства» четко прослеживается западное влияние. Именно здесь этатический «перегиб» Ивана Васильевича, совсем не соответствующий принципу православной симфонии властей. Власть царскую Иван Грозный ставит выше священнической. «Вспомни, когда Бог избавил евреев от рабства, разве он поставил над ними священника или многих управителей? Нет, он поставил над ними единого царя — Моисея, священствовать же приказал не ему, а брату его Аарону, но Аарону зато запретил заниматься мирскими делами, когда же Аарон занялся мирскими делами, то отвел людей от Бога. Видишь сам, что не подобает священнику творить царские дела! <…> Нигде ты не найдешь, чтобы не разорилось царство, руководимое попом. <…> Кто же, кроме тебя, будет говорить такую нелепость, что следует повиноваться попу?», — пишет Иван Грозный Курбскому[14]. Свою концепцию приоритета царской власти Иван Грозный активно проводил в жизнь. Так, с митрополитом Филиппом, посмевшим обличать его жестокость, царь поступил совсем не подобающе благочестивому государю. В день архангела Михаила Филипп в полном облачении готовился начинать обедню. Вдруг входит Басманов с опричниками, богослужение приостанавливается. Читают всенародно приговор церковного собора, лишающий митрополита пастырского сана. Вслед за тем воины вошли в алтарь, сняли с митрополита митру, сорвали облачение, одели в разодранную монашескую рясу, потом вывели из церкви, заметая за ним след метлами, посадили на дровни и повезли в Богоявленский монастырь. Народ бежал за ним следом и плакал. Митрополит осенял его на все стороны крестным знамением. Опричники кричали, ругались и били едущего митрополита своими метлами. Через несколько дней привезли на телеге низложенного митрополита слушать окончательный приговор. По царскому приказанию ноги его забили в деревянные колодки, а руки — в железные кандалы, посадили в монастыре святого Николая Старого и морили голодом. Рассказывают, что царь приказал отрубить голову племяннику его Ивану Борисовичу Колычеву, зашить в кожаный мешок и принести Филиппу[15]. Вскоре мужественный митрополит принял мученическую кончину от рук Малюты Скуратова, что, вероятнее всего, было совершено по указанию Грозного. Новгородского архиепископа Пимена Иван Васильевич, по свидетельству иностранных известий, предавал поруганию: сажал на белую кобылу и приказывал водить окруженного скоморохами, игравшими на своих инструментах[16]. И, несмотря на все свои кощунства, Грозный продолжал считать себя благочестивым царем — хранителем православия.

Иван Грозный считал, что ему как «помазаннику Божьему» подвластны отчасти и души подданных, поскольку роль христианского владыки — спасение душ подвластных ему людей. Подобно византийским императорам Иван Грозный увлекается богословием, вступая в полемику с лютеранским пастором Яном Рокитой и папским посланником иезуитом Антонио Поссевино. Царь — благочестивый пастырь, охраняющий и карающий. Государство, в представлении Грозного, — его вотчина, в которой он полновластный хозяин, его дом, основанный по образу монашеской общины. «Я же стараюсь обратить людей к истине и свету, чтобы они познали единого истинного Бога, в Троице славимого, и данного им Богом государя и отказались от междоусобных браней и преступной жизни, подрывающих царство.»[17]

Монархия московского царя была государством-нацией. Будучи знаком с сочинениями Макиавелли, Иван IV использовал теократический аргумент для утверждения своей власти, и его аргументация включала в себя византийскую имперскую идею. Но эта имперская идеология охватывала отличную от Византии социальную и культурную реальность — реальность политики национально ориентированной, подобной тем, что господствовали в Европе после Ренессанса. Русский мессианизм, характерный, по мнению Н.О. Лосского, для русского народа, очень ярко проявляется в правлении Ивана Грозного. В послании Курбскому Грозный пишет: «Российская земля держится Божьим милосердием, милостью Пречистой Богородицы, молитвами всех святых, благословением наших родителей и, наконец, нами, своими государями, а не судьями и воеводами, не ипатами и стратигами. <…> А о безбожных народах что и говорить! Там ведь у них цари своими царствами не владеют, а как им укажут их подданные, так и управляют. А русские самодержцы изначала сами владеют своим государством, а не их бояре и вельможи!»[18]  Осознание своего превосходства — причина, по которой Иван Васильевич свысока общается с монархами других государств. Так, английскую королеву Елизавету он укоряет: «Мы думали, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь и заботишься о своей государевой чести и выгодах для государства, — поэтому мы и затеяли с тобой эти переговоры. Но, видно, у тебя, помимо тебя, другие люди владеют, и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести и о выгодах для страны, а ищут своей торговой прибыли. Ты же пребываешь в своем девическом звании как всякая простая девица»[19].

В Московском государстве даже церковь стала церковью национальной. Митрополиты московские избирались на месте и оказывались в тесной зависимости от царя. Так, в 1522 году по приказу Василия III смещается и заточается в монастырь митрополит Варлаам. Да и сам царь уже не был средневековым государем, лично обязанным хранить верность православию и фактически ответственным перед церковной традицией и дисциплиной, как это было с византийскими императорами: теперь на первом месте оказались интересы государства (или личные прихоти). Слабость церкви сказалась в деле о разводе великого князя с его бесплодной женой Соломонией. Против этого незаконного развода выступали Максим Грек и восточные иерархи, приславшие свой голос. Но, повинуясь князю, Даниил насильно постриг Соломонию и обвенчал великого князя с Еленой Глинской, матерью Грозного. В то же время, когда византийский император Лев VI в 905 году женился в четвертый раз, ему пришлось встретить и оппозицию церкви в лице патриарха, и протест общественного мнения, приведший к расколу. Он устранил несговорчивого иерарха, но конфликт закончился только тогда, когда была осуждена его незаконная связь. В Москве же Иван IV женился семь раз без особо заметной оппозиции. «С Иоанном Грозным трагедия московского православия принимает поистине небывалый масштаб. Царствование Грозного завершает развитие русской теократии, — считает известный богослов ХХ столетия протоиерей Александр Шмеман. — Его царствование началось с памятного, многообещающего “введения”, в котором снова, казалось, зазвучал и голос церкви: голос совести, призыв к христианскому “строительству”. Это время митрополита Макария и Стоглавого Собора, время завершения и русского православия в его именно национальном самоутверждении, время Сильвестра и “Домостроя”… Это внешнее “благосостояние” было больше всего именно внешним. Но даже оно было оборвано, когда в шести-десятые годы наступила настоящая реакция, все государство покрывшая страшной тенью опричнины. Победа самодержавия оказалась обагренной мученической кровью митрополита Филиппа»[20].

К этим словам остается лишь добавить, что концептуальной основой для теократического режима Ивана Грозного был западный абсолютизм, и расцвет «русской теократии» был возможен именно благодаря перенесению на русскую почву западных, по природе своей секулярных, ценностей. По свидетельству историков, Иван Васильевич был знатоком сочинений Макиавелли и последовательно применял его идеи на практике.

Библиография

1 Карташев А.В. История Русской Церкви: В 2 т. Т. 1. — М., 2006. С. 478.

2  Карташев А.В. Указ. соч. С. 542—543.

3  Иван IV Грозный. Сочинения. — СПб., 2007. С. 16—17.

4  Там же. С. 149.

5 Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. — М., 2006. С. 220.

6  Иван IV Грозный. Сочинения. С. 54, 73.

7 Флоровский Г. Пути русского богословия. — Мн., 2006. С. 31.

8  Тихомиров Л.А. Указ. соч. С. 220.

9  Иван IV Грозный. Сочинения. С. 133—134.

10  Там же. С. 176—177.

11  Там же. С. 37.

12  Иван IV Грозный. Сочинения. С. 37.

13  Там же. С. 61.

14  Там же. С. 48—49.

15  См.: Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. — М., 2005. С. 241—242.

16  См. там же. С. 245.

17  Иван IV Грозный. Сочинения. С. 73.

18  Там же. С. 40, 57.

19  Там же. С. 106.

20 Шмеман А. Исторический путь православия. — М., 2007. С. 370—371.