Территориальный принцип действия прав интеллектуальной собственности: основные тенденции развития

УДК 347: 341.951.2 

Страницы в журнале: 76-81

И.В. ШУГУРОВА,

кандидат юридических наук, доцент кафедры международного частного и предпринимательского права Саратовской государственной академии права

Рассматриваются содержание принципа территориальности и его влияние на защиту прав интеллектуальной собственности, а также вопросы определения юрисдикции в случае их трансграничного нарушения и коллизионное регулирование. Исследуются тенденции модернизации принципа территориальности в условиях современного научно-технического прогресса.

Ключевые слова: принцип территориальности, интеллектуальная собственность, исключительное право, коллизионные нормы, юрисдикция, Интернет.

The Territoriality Principle of Effect of Intellectual Property Rights: Basic Trends of Development  in Contemporary Conditions

Shugurova I.

The article is devoted to a content of the principle of territoriality and its influence on the protection of intellectual property rights, determination of jurisdiction in cases of transboundary infringement of intellectual property right as well as conflict of laws regulation. Author considers tendencies of modernization of the principle of territoriality in conditions of current scientific and technological advance.

Keywords: principle of territoriality, intellectual property, exclusive right, choice of law rules, jurisdiction, Internet.

Права интеллектуальной собственности характеризуются территориальным принципом, который общепризнан во всем мире и является их отличительной особенностью. Это означает, что указанные права возникают в соответствии с законодательством конкретного государства, а их действие и защита ограничены территорией данного государства. Территориальный принцип действия исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации воплощается в нормах действующих международных соглашений и во внутригосударственном законодательстве, в том числе российском.

В связи с научно-техническим прогрессом, появлением телекоммуникационных сетей и сети Интернет возникают вопросы о возможной трансформации содержания принципа территориальности и о его действии в новых условиях. Рассмотрение указанного принципа в его современной интерпретации предполагает исследование таких вопросов, как соотношение территориальности и коллизионного регулирования отношений по поводу прав интеллектуальной собственности, определение юрисдикции, а также решение других проблем процессуального характера.

Содержание принципа территориальности в целом понимается как территориальное действие национального законодательства о правах на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации, что означает свободу усмотрения государства в данной сфере. В соответствии с этим принципом государство вправе и не признавать права интеллектуальной собственности, которые возникли в пределах правопорядка другого государства (других государств), может воздерживаться от того, чтобы предоставлять на своей территории охрану этих прав. Однако подобные действия могут нанести серьезный ущерб государственным интересам и помешать международному сотрудничеству в научной, культурной и технической деятельности. Принцип территориальности в отношении прав интеллектуальной собственности в науке международного частного права является общепризнанным. Швейцарский юрист А. Троллер объясняет значение территориального принципа тем, что «содержание права на нематериальное благо должно определяться по законам того государства, на территории которого управомоченный может не допустить извлечения промышленной пользы из этого блага всеми другими лицами. Территориальный принцип позволяет применить в соответствии с его содержанием право страны, где испрашивается охрана»[1]. Таким образом, в качестве ключевых выступают вопросы использования объекта интеллектуальной собственности и охраны интересов правообладателей.

Вместе с тем территориальная природа исключительных прав уже в XIX веке вступала в противоречие с интересами тех правообладателей, которые были заинтересованы во введении в гражданский оборот за рубежом своих изобретений или авторских произведений. Как отмечает П.Б. Мэггс, «при таком уровне охраны стимулы к развитию ограничивались получением прибыли, которую можно было извлечь лишь в пределах одной страны. Авторы произведений и изобретатели из малых стран видели, что их работы воспроизводились во всем мире, но вознаграждение за них они получали только на национальном рынке»[2]. В этот период государства, способные обеспечить экспансию своих объектов интеллектуальной собственности на международном рынке, стали создавать механизмы защиты интересов авторов и изобретателей, находящихся под их юрисдикцией, в пределах правопорядков других государств. Это нашло свое отражение в заключении государствами двусторонних и многосторонних соглашений, которые предусматривали право физических и юридических лиц истребовать охрану и защиту своей интеллектуальной собственности посредством права другой стороны договора и служили целям гармонизации национальных законодательств. Международные конвенции призваны закрепить минимальные критерии охраны, доступной авторам и правообладателям во всех странах-участницах, и, кроме того, обеспечивать равный режим с национальными лицами в соответствии с законами указанных государств. Вместе с тем, как указывает Ю. Базедов, эволюция от системы сеньориальных привилегий к основанной на законе системе не привела в XIX веке к основательному пересмотру природы прав интеллектуальной собственности[3]. Права все еще рассматривались как происходящие от власти суверена, который просто уступил место государству.

До настоящего времени предоставление прав интеллектуальной собственности связано с принятием законов о патентах, об авторском праве и т. п. Именно поэтому права интеллектуальной собственности продолжали оставаться «артефактами» позитивного права. Это связано с тем, что правовое регулирование отношений в сфере интеллектуальной собственности во многом отражает сложившуюся в каждом государстве политику в области экономики, культуры, науки, соответствует национальным интересам в данной области. Базисный принцип территориальности использовался национальными судами и для того, чтобы прочно минимизировать влияние иностранного или международного права, в том числе ограничить влияние на законотворчество в сфере авторского права[4].

Таким образом, права интеллектуальной собственности по своей правовой природе остаются территориальными и национальными. Большинство международных конвенций отражают уважение суверенной природы предоставления прав интеллектуальной собственности.

Со временем, поскольку приобретение, передача и использование прав интеллектуальной собственности все чаще становятся предметом международного частного права, единый акт о трансграничных нарушениях  этих прав мог бы оказывать существенное  влияние на политику, культуру, экономику, порождая множество последствий для национальных юрисдикций с различными стандартами охраны  интеллектуальной собственности[5].

Территориальная ограниченность действия прав интеллектуальной собственности находит отражение в законодательстве и судебной практике различных государств. Так, например, в соответствии с канадским законом об авторском праве (ст. 5) авторское право признается в Канаде при наличии условий, установленных данным законом, в отношении любого литературного, драматического, музыкального или художественного произведения[6]. В США признается, что авторско-правовая охрана является территориальной, а права, предоставленные законом об авторском праве США, распространяются не дальше границ  государства. В соответствии с принципами, установленными в ст. 6 Парижской конвенции по охране промышленной собственности, территориально ограниченными являются также права на национальные товарные знаки, которые предоставляются независимо друг от друга[7]. Традиционное понимание принципа территориальности приводится в решении Верховного суда Японии, который в деле BBS отметил следующее: «Принцип  территориальности в отношении патентных прав означает, что право на патент, зарегистрированный в каждой стране, подчиняется законам соответствующей страны относительно выдачи, трансфера, действительности и тому подобное, и такое патентное право приобретает силу только в пределах территории соответствующей страны»[8].

Часть четвертая ГК РФ содержит ряд статей, содержание и название которых отражают территориальную природу действия исключительного права. Общие принципы закреплены в статье 1231 ГК РФ, согласно которой «на территории Российской Федерации действуют исключительные права на результаты интеллектуальной деятельности и на средства индивидуализации, установленные международными договорами Российской Федерации и настоящим Кодексом». Раздел VII ГК РФ помимо положений ст. 1231 содержит и другие, касающиеся случаев действия на территории России исключительных прав на отдельные виды объектов интеллектуальной собственности, в том числе принадлежащие иностранцам. В соответствии с российским законодательством в отношении личных неимущественных и иных интеллектуальных прав авторов, являющихся иностранными гражданами, действует принцип национального режима — независимо от того, подпадают ли эти лица под действие соответствующего международного договора с участием России (абзац второй п. 1 ст. 1231 ГК РФ, абзац четвертый п. 1 ст. 2 ГК РФ). Личные неимущественные права иностранцев действуют на территории Российской Федерации и в тех случаях, когда исключительные права не признаются. Это означает, что действие личных  прав, в отличие от исключительных, становится экстерриториальным.

В силу принципа территориальности права интеллектуальной собственности  признаются и охраняются в пределах того государства, в соответствии с законом которого они (первоначально) возникли. Национальным законодательством определяются порядок и основания приобретения интеллектуальных прав, круг охраняемых объектов, содержание и объем имущественных и личных неимущественных прав, возможные ограничения этих прав. В этой связи в судебной практике многих стран сложилось коллизионное правило применения права страны, где испрашивается охрана прав (lex loci protectionis). В ФРГ  практика следует общему принципу применения права страны, в которой испрашивается охрана[9]. Во Франции судебная практика в отношении определения первого обладателя авторского права придерживается коллизионного правила применения права страны происхождения произведения, а в других случаях — применения права страны охраны. Коллизионные нормы, содержащиеся в законах ряда европейских стран (Швейцарии, Венгрии, Лихтенштейна, Австрии, Италии, Эстонии, Украины), в целом исходят из принципа lex loci protectionis. Следует отметить, что сфера применения норм раздела VII ГК РФ определена исходя из принципа территориальности действия исключительного права. Однако в ГК РФ отсутствуют коллизионные нормы, касающиеся определения права, применимого в случае внедоговорного нарушения интеллектуальных, и в первую очередь исключительных, прав[10]. Отсутствует также коллизионная норма, определяющая применимое право к договору об отчуждении исключительного права, между тем такой договор может быть осложнен иностранным элементом. В результате исследования данной проблемы обнаруживаются и другие пробелы коллизионного регулирования в этой сфере.

Необходимость разработки и принятия коллизионных норм, регулирующих отношения в сфере интеллектуальной собственности, подчеркивалась еще в проектах концепций совершенствования раздела VI «Международное частное право» и раздела VII «Права на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации» ГК РФ[11]. В данном случае полезной может оказаться законодательная и судебная практика иностранных государств, суды которых пытаются применять различные правовые принципы, такие как lex protectionis (право страны охраны), lex fori (право страны суда), lex loci delicti comissi (право страны места причинения вреда), иначе говоря, все концепции, отражающие системы, основанные на территориальности. По мнению Ю. Базедова, территориальный принцип должен расшифровываться как отсылающий к праву страны, для которой охрана испрашивается[12]. Принцип lex loci protectionis имеет очень широкие границы и охватывает все права интеллектуальной собственности как таковые, включая  их нарушение.

Особый интерес представляет вопрос о том, каким образом принцип территориальности проявляется в процессуальной сфере при определении юрисдикции, а также в случае признания и исполнения иностранных судебных решений по делам о трансграничных нарушениях прав интеллектуальной собственности. По замечанию К. Хайнца, для юрисдикции следствием концепции жесткой территориальности стало то, что интеллектуальная собственность, наиболее гибкая и нематериальная, рассматривается так же, как  земля, наиболее материальная форма собственности[13]. Результатом концепции территориальности является признание того, что нарушение может произойти только в государстве, где права интеллектуальной собственности признаются. По сути, каждое государство устанавливало исключительную юрисдикцию по спорам, касающимся прав интеллектуальной собственности, признаваемых на его территории, и отклоняло любую юрисдикцию над иностранными правами интеллектуальной собственности.

Строгий территориальный подход, сохраняющийся в Европе, был преодолен с принятием Брюссельской конвенции о юрисдикции и приведении в исполнение судебных решений по гражданским и коммерческим спорам[14]. Согласно Брюссельской конвенции и ее преемнику — Регламенту (ЕС) № 44/2001 от 22 декабря 2000 г. о юрисдикции, признании и исполнении судебных решений по гражданским и торговым делам (Брюссель I), исключительная юрисдикция по делам об интеллектуальной собственности ограничена «исками, касающимися регистрации или действительности патентов, товарных знаков, промышленных образцов или других подобных прав, требующих депонирования или регистрации» (ст. 22). Для всех других исков, особенно при нарушении прав, применяются общие правила указанного Регламента, которые могут устанавливать юрисдикцию в судах государств, не являющихся страной охраны. В результате начала складываться  практика трансграничной реализации прав интеллектуальной собственности, особенно в датских и германских судах. 

Вместе с тем традиционное понимание концепции территориальности выражено в решениях Европейского суда справедливости (European Court of Justice) по делам об интеллектуальной собственности. Суд ЕС весьма ограничил возможности трансграничной реализации прав интеллектуальной собственности в известных решениях от 13 июля 2006 г. (GAT/Luk и Roche Nederland). Эти решения показали широкую интерпретацию исключительной юрисдикции согласно ст. 22 (4) Регламента Брюссель I[15] и почти исключили возможность объединения  требований против множества ответчиков, если были нарушены параллельные права в различных юрисдикциях. Фактически Суд ЕС поддержал «ретерриториализацию» судебного процесса по интеллектуальной собственности, т. е. возрождение территориальной природы прав интеллектуальной собственности, подразумевающей обеспечение исполнения судебных решений Суда ЕС в каждой стране, где зарегистрированы права интеллектуальной собственности.

Однако оба решения были подвергнуты критике со стороны ученых и практиков в данной области. Возвращение к строгой территориальности судебного разбирательства по делам о

нарушении прав интеллектуальной собственности, по мнению многих европейских исследователей, сомнительно, поскольку оно пренебрегает как сложившимися реалиями, так и практической необходимостью международной реализации прав интеллектуальной собственности[16]. Действительно, правообладатели имеют параллельные права в различных государствах в отношении одного и того же изобретения, товарного знака или литературного произведения. Консолидация усилий по реализации прав интеллектуальной собственности для нескольких стран позволила бы снизить расходы, а также риски, связанные с вынесением несовпадающих решений, что соответствовало бы интересам сторон.

Проблема установления юрисдикции является одной из ключевых в связи с использованием объектов интеллектуальной собственности в сети Интернет. Сложность определения юрисдикции обусловлена глобальным характером Интернета. Кроме того, анонимность доступа к Интернету затрудняет установление нарушителей и место их нахождения.  В условиях глобального использования Интернета, в котором права интеллектуальной собственности часто нарушаются, возникают вопросы о дальнейших перспективах принципа территориальности и высказываются предложения о его возможной трансформации. Г. Динвуди подчеркивает, что информационные продукты, которые используются по всему миру, затрагивают территории многих стран, особенно в режиме онлайн, где деятельность повсеместна. Это, по его мнению, имплементирует скорее философию экстратерриториальности, чем территориальности[17]. В свою очередь П. Геллер противопоставляет  экстратерриториальности концепцию гибкой территориальности, поскольку в случае трансграничного нарушения прав интеллектуальной собственности суд должен задать вопрос, где имело место предполагаемое нарушение — внутри или за пределами данной страны? До тех пор, пока подобные акты не локализованы, суд не может сказать, должен ли он применять право страны суда (forum law) или другие законы к действиям «внутри» или «за пределами» страны[18].

Несомненно, принцип территориальности всегда был лидирующим в сфере правовой охраны интеллектуальной собственности, однако еще до развития сети Интернет этот принцип стал дискуссионным в связи с принятием универсальных и региональных международных соглашений. Заключение широкого круга международных договоров универсального характера в области правовой охраны практически исчерпывающего перечня видов интеллектуальной деятельности привело к реальному уменьшению значения рассматриваемого принципа.

В частности, А.Л. Маковский отмечает, что «реальное влияние принципа территориального действия законодательства об интеллектуальных правах на осложненные иностранным элементом отношения по поводу результатов интеллектуальной деятельности и средств индивидуализации постепенно ослабляется»[19].

Еще в 1970-х годах выдвигалась универсальная концепция интеллектуальной собственности, по крайней мере для авторского права. При этом, с одной стороны, указывалось на континентальную теорию авторского права как права персонального, а с другой — на практические проблемы, возникающие из территориального подхода в многонациональных делах[20]. Однако большинство авторов отвергли универсалистский подход и придерживались традиционной территориальной концепции. Как следствие, согласно территориальному подходу, законодательство об интеллектуальной собственности не применялось к деятельности, проводимой за пределами территории государства, предоставляющего охрану правам интеллектуальной собственности. Дискуссия о территориальности или универсальности в праве интеллектуальной собственности вновь развернулась в начале 1990-х годов и остается острой до сих пор. В настоящее время предлагается прагматичная переоценка принципа территориальности. Очевидно, что Всемирная паутина, по существу, оспаривает систему территориально ограниченных прав интеллектуальной собственности. Какие же отклонения от территориальности будут позволительны в делах, связанных с Интернетом? По мнению А. Метцгера, решающим представляется вопрос о том, при каких условиях для правообладателей возможно подавать иск о возмещении ущерба по одному-единственному закону (или, по крайней мере, по определенному числу законов) — в отношении вреда, причиненного во всем мире, и даже требовать всемирного судебного запрета без ссылки на двести или даже более юрисдикций[21].

Учитывая разнообразие национальных правовых режимов интеллектуальной собственности и охрану на международном уровне, Г. Динвуди допускает возможность пересмотра принципа территориальности6. В этой связи предлагается ограниченная концепция территориальности, отражающая реальность, уже сложившуюся в отдельных институтах права интеллектуальной собственности, в особенности в области охраны товарного знака. Действительно, уже существуют наднациональные системы регистрации, в частности Мадридская система международной регистрации и региональная регистрация товарного знака в рамках Европейского союза. 

При рассмотрении интеграционных процессов в области интеллектуальной собственности в праве Европейского союза, в зарубежной доктрине отмечается, что даже совершенная гармонизация не способна решить проблему территориальности. «Невзирая на то… как строго европейское законодательство будет соблюдать возложенные на себя принципы “лучшего законотворчества”, это никогда не поможет устранить последний барьер к рыночной интеграции — территориальную природу определяемых национальными законами авторских и смежных прав»[22]. Хотя несколько гармонизирующих директив сгладили некоторые несоответствия в законах государств—членов ЕС, основное правило о том, что географические пределы имущественных прав, предоставленных по законам этих государств, совпадают с их государственными границами, остается неизменным. Примат территориальности также очевиден в ст. 8 Регламента (ЕС) № 864/2007 от 11 июля 2007 г. о праве, подлежащем применению к внедоговорным обязательствам (Рим II). Общее правило этой статьи предусматривает, что нарушение прав интеллектуальной собственности определяется по праву страны, применительно к которой испрашивается защита (lex protectionis).

Подводя итоги, следует отметить, что концепция территориальности продолжает играть определенную роль в системе охраны интеллектуальной собственности. Она гарантирует интересы экономической, научно-технической и культурной политики, которые лежат в основе различий в материальном праве государств. Вместе с тем нельзя не отметить тенденции ограничения территориального принципа, связанные с действием международных договоров. Определенную трансформацию рассматриваемый принцип претерпевает в Европейском союзе, где действие отдельных прав становится не национально, а территориально ограниченным в пределах всего ЕС (товарный знак, промышленный образец ЕС). Заключение международных договоров следует рассматривать не как отрицание принципа территориальности, а  как его преодоление или ограничение. Это означает преодоление территориального характера прав на результаты интеллектуальной деятельности, что особенно важно в современных условиях интернационализирующегося инновационного развития.

Библиография

1 Цит. по: Богуславский М.М. Вопросы авторского права в международных отношениях. Международная охрана произведений литературы и науки. — М., 1973. С. 15.

2 Мэггс П.Б., Сергеев А.П. Интеллектуальная собственность. — М., 2000. С. 25.

3 Basedow J. Foundations of Private International Law in Intellectual Property [Электронный ресурс]: http://www. tomeika.jur.kyushu-u.ac.jp/chizai/symposium/paper/001_08May09_Basedow.pdf (01.06.2010).

4 Dinwoodie G.B. Foreign and International Influences on National Copyright Policy: A Surprisingly Rich Picture // Globalisation, Convergence and Divergence [Электронный ресурс]: http://works.bepress.com/cgi/viewcontent.cgi?article= 1043&context=graeme_dinwoodie (16.05.2010).

5  See in detail: Intellectual Property and Private International Law: Heading for the Future/ Edited by Josef Drexl and Annette Kur. International Review of Industrial Property and Copyright (IIC) — Studies in Industrial Property and Copyright Law, Vol. 24. Oxford: Hart Publishing, 2005. P. 3.

6  Howell R.C.  Canada // Copyright in Cyberspace: Copyright and the Global Information Infrastructure. P. 271 [Электронный ресурс]: http://books.google.com/books (13.06.2010).

7 Austin G. Private International Law and Intellectual Property Rights [Электронный ресурс]: http://www.wipo.int/ edocs/mdocs/mdocs/en/wipo_pil_01/wipo_pil_01_5.doc (07.06.2010).

8 Kojima R. Applicable Law in Intellectual Property Infringement [Электронный ресурс]: http://www.tomeika.jur.kyushu-u. ac.jp/chizai/symposium/index_en.html (10.06.2010).

9 См.: Богуславский М.М. Международное частное право: Учеб. 6-е изд., перераб. и доп. — М., 2009. С. 417.

10 Вместе с тем в разделе VI части третьей ГК РФ имеется коллизионная норма, касающаяся определения права, применимого к лицензионному договору (п. 3 ст. 1211).

11  www.privlaw.ru

12 Basedow J. Op. cit.

13 Heinze C. Jurisdiction under the CLIP Principles [Электронный ресурс]: http://www.tomeika.jur.kyushuu.ac.jp/chizai/symposium/paper/004_08May09 (25.05.2010).

14 См.: Неофициальный перевод конвенции (извлечение) в кн.: Нешатаева Т.Н. Международный гражданский процесс. — М., 2001. С. 289—304.

15 В соответствии со ст. 22 (4) Регламента № 44/2001 в отношении исков, касающихся регистрации или действительности прав из патентов, товарных знаков, промышленных моделей (образцов) или других подобных прав, исключительной юрисдикцией независимо от постоянного местонахождения обладают суды государства-участника, в которое направляется заявка о депонировании или регистрации либо в котором депонирование  (регистрация) имели место или должны были иметь место согласно положениям акта ЕС или положениям международной конвенции. См.: Чудиновских К.А. Новый Регламент Совета Европейского Сообщества о юрисдикции, признании и принудительном исполнении судебных решений по гражданским и торговым делам // Международное публичное и частное право. 2003. № 1(10). С. 66.

16  Heinze C. Op. cit.

17 Dinwoodie G.B. Developing a Private International Intellectual Property Law. Draft Prepared for Northwestern Colloquium, Draft of October 12, 2007 [Электронный ресурс]: http://www.law.northwestern.edu/colloquium/ip/dinwoodie.pdf (28.04.2010).

18 Geller P.E. Conflict of Laws in Copyright Cases: Infringement and Ownership issues  // Journal of the Copyright Society of the USA. 2004. Vol. 51. P. 337.

19 Комментарий к части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации / Под ред. А.Л. Маковского; вступ. ст. В.Ф. Яковлева. — М., 2008. С. 307.

20 Metzger A. Applicable Law under the CLIP Principles: A Pragmatic Revaluation of Territoriality //  Intellectual Property in the Global Arena — Jurisdiction, Applicable Law, and the Recognition of Judgments in Europe, Japan and the US. Tubingen, 2010. P. 18.

21 Ibid.

22 Dinwoodie G.B. Developing a Private International Intellectual Property Law: the Demise of Territoriality? // William and Mary Law Review. 2009. Vol. 51. P. 715.

23 Eechoud M. The Last Frontier: Territoriality // Harmonizing European Copyright Law. The Challengers of Better Lawmaking. —  N.Y., 2009. P. 307.