Уголовно-правовая оценка эвтаназии

Н.Е. КРЫЛОВА,
кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права и криминологии юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова
 
Эвтаназия буквально означает «хорошая, легкая смерть» (от греч. eu — хороший и thanatos — смерть). В литературе можно встретить другие варианты написания этого слова: эйтаназия, эутаназия, евтаназия. Мы будем использовать слово «эвтаназия» как наиболее часто употребляемое в медицинской, философской и юридической литературе.
 
Эвтаназия — это умышленные действия или бездействие медицинского работника, осуществляемые в соответствии с явно и недвусмысленно выраженной просьбой информированного больного или его законного представителя с целью прекращения физических и психических страданий больного, находящегося в угрожающем жизни состоянии, в результате которых наступает его смерть. Понятие «информированный больной», употребляемое в международно-правовых документах в области здравоохранения, означает пациента, который осведомлен о состоянии своего здоровья, диагнозе, прогнозе развития заболевания и последствиях того или иного лечения либо отказа от него.
Сторонники эвтаназии нередко обосновывают свою позицию ссылками на «естественные», «неотчуждаемые», «конституционные», субъективные права, «основные права и свободы человека» и т. д. Так, российские исследователи эвтаназии Ю.А. Дмитриев и Е.В. Шленева приходят к выводу, что «конституционное установление права на жизнь логически означает юридическое закрепление права человека на смерть»[1]. Авторы пишут, что «раз право на жизнь относится к числу личных прав человека, его реализация осуществляется им индивидуально и самостоятельно, независимо от воли других», «вопрос жизни и смерти юридически должен решаться человеком индивидуально, без участия иных лиц…»[2]. Ю.А. Дмитриев и Е.В. Шленева полагают, что вмешательство других лиц в решение человеком вопроса жизни и смерти следовало бы признать юридически недопустимым (за исключением смертной казни, осуществляемой в законном порядке). Право на жизнь, по утверждению авторов, предполагает возможность человека самостоятельно распорядиться своей жизнью, в том числе добровольно принять решение о сроках и способах ухода из нее. Авторы считают, что право на жизнь юридически закрепляет и ее пределы, т. е. право на самоубийство[3].
Аргументы исследователей заслуживают внимания, однако согласиться с ними трудно. Начнем хотя бы с того, что в действительности человек не может совершенно независимо от других субъектов, в частности государства, осуществлять свое субъективное право на жизнь. Уже с самого рождения (а может быть, и ранее, в зависимости от того, признаем ли мы право на жизнь еще не родившегося ребенка) право человека на жизнь зависит от действий и воли других лиц: родителей, медицинского персонала и т. д.
Право на жизнь — специфичное субъективное право; оно существенно отличается от таких прав, как, например, право собственности, право на вступление в брак. Приобретать или не приобретать имущество, вступать или не вступать в брак, действительно, волен решать сам человек. Хотя и в этих случаях его субъективные права не являются абсолютными, неограниченными, осуществляемыми независимо от других лиц. К примеру, праву на получение вещи после оплаты ее стоимости корреспондирует обязанность продавца передать эту вещь и выполнить другие обязанности, связанные с этой сделкой.
Жизнь и здоровье, относясь к категории субъективных прав, одновременно представляют собой те блага, которые в правовом государстве всячески охраняются и поддерживаются, составляют общественную ценность. Мы, конечно, далеки от мысли, что жизнь и здоровье — это некая казенная собственность, принадлежащая государству или обществу. Однако конституционное закрепление права на жизнь, как нам представляется, не означает автоматически закрепления права на свою «противоположность» — смерть. Статья 20 Конституции РФ о праве на жизнь преследует конкретную цель: запретить произвольное лишение жизни любого человека, к какой бы нации, расе, этнической группе он ни относился, к какому бы полу ни принадлежал, вне зависимости от каких бы то ни было признаков, качеств, свойств, поступков человека. Право на жизнь в равной степени принадлежит и младенцу, и старику, и здоровому человеку, и тяжело больному, и правопослушному гражданину, и преступнику. Эта же конституционная статья установила пределы применения смертной казни к лицам, совершившим преступления. Мы убеждены, что закрепление в законе права на жизнь ни в коем случае не преследовало цели законодательного закрепления и права на смерть. Нам представляется неверным и даже опасным обосновывать эвтаназию лишь с позиций формальной логики. По нашему мнению, Ю.А. Дмитриев и Е.В. Шленева неправильно расставили акценты. Они утверждают, что конституционное право на жизнь предполагает и право на смерть, но глубинный и действительный смысл приведенной конституционной нормы в том, что право на жизнь объявляется и закрепляется в качестве неотъемлемого субъективного права каждого человека, независимо от каких бы то ни было различий.
В уголовно-правовой литературе можно встретить различные оценки позиции, представленной Ю.А. Дмитриевым, Е.В. Шленевой и другими авторами, пишущими о естественном праве распоряжаться собственной жизнью. Так, профессор Г.Н. Борзенков хотя и признает юридически неоспоримым такое право человека, однако полагает, что ссылкой на него эвтаназию оправдывать нельзя. Данное право, по мнению профессора, не может быть делегировано ни врачу, ни близким родственникам, ни иным лицам. «Никто не вправе, — пишет Г.Н. Борзенков, — приводить в исполнение смертный приговор, вынесенный человеком самому себе… эвтаназия — тоже убийство. Смягчающие же обстоятельства такого убийства, включая мотивы, если они действительно имели место, могут быть учтены при выборе наказания»[4]
Нас могут упрекнуть в нелогичности: право на жизнь, не охватывающее права на смерть, в действительности выступает уже не как право, а как обязанность жить. Этот упрек справедлив. Если допустить, что человек не только имеет право, но и обязан жить, то невыполнение такой обязанности должно было бы повлечь для него ответственность, как это происходит в других случаях неисполнения обязанностей.
Кроме того, обязанности жить должна была бы соответствовать обязанность подвергаться медицинскому вмешательству в случаях, когда жизнь человека находится под угрозой. Однако согласно Основам законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан  от 22.07.1993 № 5487-1 (с последующими изменениями и дополнениями; далее — Основы)[5], необходимым предварительным условием медицинского вмешательства является информированное добровольное согласие гражданина (ст. 32). Гражданин или его законный представитель имеет право отказаться от медицинского вмешательства или потребовать его прекращения, за исключением случаев, когда этот гражданин страдает заболеванием, представляющим опасность для окружающих, либо тяжелым психическим расстройством или когда лечение осуществляется в отношении лиц, совершивших общественно опасные деяния (статьи 33, 34 Основ).
Таким образом, нет никаких правовых оснований обязать человека, страдающего тяжелой, угрожающей его жизни болезнью, например раком, подвергнуться лечению. По-видимому, следует согласиться с теми авторами, которые полагают, что закрепление в российском законодательстве права пациента на отказ от лечения означает фактическое установление и права на пассивную эвтаназию. Тем не менее такой вывод, который, казалось бы, логически следует из приведенных выше положений о праве на отказ от лечения, вступает в скрытое противоречие с теми нормами Основ, согласно которым в Российской Федерации эвтаназия, в какой бы форме она ни осуществлялась, запрещена. Так, в ст. 45 Основ говорится о том, что медицинскому персоналу запрещается осуществление эвтаназии — удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни. Согласно названной статье лицо, которое сознательно побуждает больного к эвтаназии и (или) осуществляет эвтаназию, несет уголовную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации. Сделанный вывод противоречит и Уголовному кодексу РФ, содержащему состав убийства — умышленного причинения смерти другому человеку (ст. 105).
Лица, окончившие высшие медицинские образовательные учреждения Российской Федерации, при получении диплома врача дают клятву, текст которой установлен ст. 60 Основ. Будущие врачи торжественно клянутся проявлять уважение к жизни человека, никогда не прибегать к осуществлению эвтаназии. Факт дачи клятвы врача удостоверяется его личной подписью под соответствующей отметкой в дипломе с указанием даты. В той же статье Основ говорится об ответственности врачей за нарушение данной ими клятвы.
Вместе с тем проведенное социологическое исследование с использованием метода экспертных оценок привело к неожиданным результатам. Было опрошено 50 респондентов — врачей различных специальностей (хирургов, онкологов, акушеров-гинекологов, анестезиологов-реаниматологов, терапевтов, нейрохирургов, невропатологов, трансфузиологов, неонатологов и др.), а также медицинских сестер с большим опытом работы (доля лиц со средним медицинским образованием весьма незначительна — 6%). Восемь процентов респондентов полагают, что врачу в любом случае следует разрешить прекращать бесполезное лечение, в том числе жизнеподдерживающее, безнадежных больных, т. е. прибегать к пассивной эвтаназии. Еще 38% опрошенных специалистов считают, что пассивную эвтаназию надо разрешить, но только при наличии просьбы больного. При этом заведующий отделением анестезиологии и реанимации одного из родильных домов Республики Коми дополнил свой ответ указанием на то, что решение о прекращении такого лечения следует принимать лишь консилиумом врачей с привлечением родственников больного. Еще 8% респондентов, считающие, в принципе, возможным введение в медицинскую практику пассивной эвтаназии, сформулировали свои условия осуществления последней: 1) обязательное согласие родственников; 2) определение срока, сверх которого дальнейшее жизнеподдерживающее лечение должно быть платным; 3) констатация факта нарушения у больного ориентировки в месте проживания и во времени при согласии на эвтаназию близких родственников; 4) наличие достоверно подтвержденного заболевания, приводящего к летальному исходу в ближайшее время (1 год).
Таким образом, 54% опрошенных нами экспертов, т. е. более половины, считают необходимой или возможной легализацию пассивной формы эвтаназии.
Что касается активной эвтаназии, на вопрос о ее допустимости утвердительно ответили лишь 10%, категорически ее отвергли 80%, считая ее разновидностью убийства, 10% опрошенных затруднились с ответом. Врачи, в принципе признающие право на активную эвтаназию, сформулировали ряд условий, при которых она возможна, в частности, указали на необходимость заключения консилиума врачей и выяснения мнения родственников и близких пациента. Кроме того, некоторые ответы содержали оговорку: «если это будет разрешено законом».
Экспертам задавался также вопрос, допустимо ли дать безнадежному больному совет по совершению самоубийства (при помощи определенных медицинских препаратов, средств и т. д.), если больной настойчиво просит такого совета. Отвергли такую возможность 90% респондентов, 6% сочли подобные действия врача допустимыми, 4% затруднились с ответом.
Наконец, экспертам предлагалось высказать свое мнение по вопросу о том, имеют ли распространение в нашей стране случаи фактического осуществления эвтаназии, несмотря на законодательный запрет. 56% опрошенных, т. е. более половины респондентов, считают, что случаи пассивной эвтаназии имеют фактическое распространение, 32% ответили отрицательно, 12% затруднились с ответом.
Мнение об активной эвтаназии иное. Только 16% специалистов полагают, что активная форма эвтаназии в нашей стране имеет место, 64% ответили отрицательно, 20% затруднились с ответом. Попутно отметим, что здесь самый высокий процент затруднившихся с ответом.
Итак, проведенное исследование показало, что отношение врачей к пассивной форме эвтаназии отличается толерантностью. Показательно и то, что бoльшая их часть убеждена, что подобные случаи фактически, объективно, независимо от наличия запрещающей нормы в российском законодательстве, существуют в медицинской практике.
Возвращаясь к характеристике российского законодательства по вопросу эвтаназии, отметим, что истории российского уголовного права известны случаи освобождения от уголовной ответственности за причинение смерти из сострадания. В УК РСФСР 1922 года имелась соответствующая норма. Однако она применялась в весьма ограниченных пределах и вскоре была упразднена. Впоследствии убийство, совершенное по мотиву сострадания, не стали относить даже к привилегированным видам убийства.
В процессе подготовки нового УК РФ по инициативе профессора С.В. Бородина была предложена норма об ответственности за убийство из сострадания, совершенное при смягчающих обстоятельствах. Это предложение было поддержано другими юристами, в частности А.И. Коробеевым[6]. Однако в окончательный текст УК РФ, введенного в действие 01.01.1997, статья о лишении жизни по волеизъявлению потерпевшего не вошла.
В науке уголовного права, как России, так и зарубежных государств, проблема эвтаназии нередко рассматривается с позиций более широкого понятия — согласия потерпевшего на причинение вреда. Российское уголовное право исходит из того, что такое согласие не должно рассматриваться в качестве обстоятельства, исключающего преступность деяния. Поэтому позиция действующего уголовного законодательства России относительно эвтаназии однозначна: это убийство, т. е. умышленное, неправомерное лишение жизни другого человека. Мотив сострадания, указанный в перечне смягчающих обстоятельств, предусмотренных в
ст. 61 УК РФ, может быть учтен лишь при назначении наказания виновному лицу, но не при квалификации деяния. Убийство по мотиву сострадания квалифицируется по ч. 1 ст. 105 УК РФ как убийство.
При этом важно подчеркнуть, что с точки зрения теории российского уголовного права и понятия общественно опасного деяния, которое в ней выработано и охватывает как действия, так и бездействие, принципиальных различий между двумя формами эвтаназии — активной и пассивной — не существует в силу того, что не существует принципиальной разницы (если мы говорим об общественной опасности) между убийством, совершенным путем действий (нанесение смертельного ранения, изъятие жизненно важного органа и пр.), и убийством, совершенным путем бездействия (неоказание надлежащей помощи лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии, оставление особо уязвимых, беспомощных  лиц без попечения, пищи, ухода и т. д.).
Профессор Н.Ф. Кузнецова справедливо отмечает: «Активная (действия) или пассивная (бездействие) форма поведения несущественна для криминализации деяния и квалификации преступлений (курсив наш. — Н.К.). Главное уравнивающее их свойство… — это способность быть причиной общественно опасных последствий. Форма же поведения при этом значения не имеет. Вот почему ни в одной статье Особенной части УК не дифференцируются активная либо пассивная формы поведения. Употребление же в УК РСФСР 1960 года как однозначных “деяния” и “действия” при описании объективной стороны составов только порождало ненужные споры о форме деяния, когда допустимо было при термине “действие” также и “бездействие”. Поэтому УК 1996 года везде употребляет единое слово… “деяние”, а оно может быть в обеих формах»[7].
С.В. Бородин полагает, что «при анализе объективной стороны убийства необходимо учитывать, что действие или бездействие являются лишь внешним признаком преступления. Это объясняется тем, что его общественная опасность, в конечном счете, заключается в причиненном вреде — смерти потерпевшего…»[8].
Таким образом, и умышленное действие, и умышленное бездействие, направленные на причинение смерти другому человеку, имеют равную степень общественной опасности, если они достигают своего результата. Иной подход существует в уголовном праве ряда зарубежных стран. Например, во Франции убийство — это преступление, совершаемое только путем действий (решение Палаты по уголовным делам Кассационного суда Франции от 09.06.1977). Данное преступление не имеет места в случае бездействия другого лица, приведшего потерпевшего к смерти. Вместе с тем сказанное не означает, что подобные случаи «выпадают» из сферы уголовной ответственности. В действительности во Франции установлена уголовная ответственность за отдельные случаи бездействия, повлекшего смерть другого человека, как за самостоятельные виды преступных деяний, наказываемых более мягко, нежели убийство (абзац второй ст. 223-4 УК Франции). В целом уголовная ответственность за бездействие наступает во Франции лишь тогда, когда это специально предусмотрено законом. Некоторые французские юристы предлагают ввести в уголовное право своей страны общую норму, которая позволила бы наказывать любое умышленное уклонение от совершения действий. Однако у большинства ученых-юристов и практиков Франции эта идея не нашла поддержки, главным образом потому, что это, по их мнению, повлекло бы смешение уголовно-правовых и моральных норм[9].
Различные формы проявления бездействия, образующего объективную сторону убийства, в российской юридической литературе обычно описываются применительно к составу убийства матерью новорожденного ребенка (ст. 106 УК РФ):  оставление последнего без кормления, надлежащего ухода и т. п. Однако это вовсе не означает, что другие виды убийства не могут быть совершены подобным образом.
Г.Н. Борзенков полагает, что объективная сторона убийства как типичного преступления с материальным составом представляет собой единство трех элементов: 1) действие (бездействие), направленное на лишение жизни другого лица[10]; 2) смерть потерпевшего как обязательный преступный результат; 3) причинная связь между действием (бездействием) виновного и наступившей смертью потерпевшего. При этом автор отмечает, что «убийство путем бездействия встречается относительно редко. Оно предполагает, что на виновном лежала обязанность предотвратить наступление смертельного исхода (курсив наш. — Н.К.). Эта обязанность может вытекать из договора, трудовых отношений, предшествующего поведения виновного и других фактических обстоятельств. Например, судебной практике известны случаи, когда мать умышленно причиняет смерть своему ребенку, оставив его без пищи и посторонней помощи одного в запертой квартире на длительное время»[11].
Итак, по уголовному праву Российской Федерации пассивная эвтаназия, осуществляемая лицом, обязанным сделать все возможное по недопущению смерти больного, даже если последний просит о причинении ему смерти, образует убийство — наиболее опасное преступление против личности. Поскольку согласие пациента на причинение вреда не устраняет общественно опасного характера пассивной эвтаназии и ее оценки как убийства, ответственность медицинского работника должна наступать на общих основаниях. Вместе с тем отношение врачей к пассивной эвтаназии, как показали исследования, более терпимое, нежели к активной, что явно не основано на законе.
Кроме того, не только врачи проявляют толерантное отношение к пассивной форме эвтаназии. Некоторые специалисты в области уголовного права полагают, что умышленное бездействие врача, выразившееся в неосуществлении реанимации, которую он должен был и мог произвести, при отсутствии признаков наступления биологической смерти, образует так называемое бездействие-невмешательство, влекущее уголовную ответственность за неоказание помощи больному (ст. 124 УК РФ), но не убийство (ст. 105 УК РФ). Аргументы, которые при этом приводятся, сводятся к следующему: врачи-реаниматологи не имеют отношения к причинам, приведшим пациента к угрожающему жизни состоянию (клинической смерти), выступающему в качестве основания для проведения реанимационных мероприятий[12]. Эта позиция легко опровергается законодательным положением, согласно которому уголовная ответственность по ч. 2 ст. 124 УК РФ, предусматривающей наступление смерти больного, возможна лишь при неосторожном отношении субъекта преступления к этому последствию. Такое отношение может быть выражено либо в легкомыслии, либо в небрежности и полностью исключает умышленную вину. В обсуждаемых нами случаях неоказание помощи больному выступает способом совершения более опасного преступления — убийства — и подпадает под признаки состава, предусмотренного ст. 105 УК РФ. Иное решение противоречит закону.
В юридической литературе встречается и другая точка зрения. Так, В.И. Ткаченко полагает, что ответственность врача-реаниматолога, не выполнившего свои профессиональные обязанности, что повлекло смерть больного, должна наступать лишь за создание условий для наступления смерти. Автор считает невозможным совершение убийства путем бездействия, поскольку при бездействии лицо не совершает активных волевых целенаправленных действий по причинению физического вреда, а лишь создает условия для разрушительной работы стихийных сил (в данном случае — патологических субклеточных, клеточных, тканевых и органных процессов)[13].
Выше уже говорилось об оценке бездействия при квалификации убийства. Ответственность врача наступает не за действие патологических процессов, происходящих в организме больного человека, за что, конечно же, врач не отвечает, а за собственную вину — непринятие мер, которые способны нейтрализовать действие этих процессов, при условии что врач должен был (в силу своей профессии) и мог это сделать. При невозможности оказания помощи (наступление биологической смерти, отсутствие необходимого оборудования и аппаратуры и пр.) ответственность врача, разумеется, исключается.
Что касается склонения больного к эвтаназии, о котором говорится в ст. 45 Основ, ответственность за такие действия в УК РФ не предусмотрена. Под склонением больного к эвтаназии, на наш взгляд, следует понимать возбуждение в нем решимости уйти из жизни и обратиться с просьбой об эвтаназии к медицинскому работнику. Такого рода действия нельзя рассматривать с позиций института соучастия или какого-либо другого уголовно-правового института. Даже если признать акт эвтаназии формой самоубийства при помощи врача, то и в этом случае нельзя наказать лицо, склонившее  больного к эвтаназии. Склонение к самоубийству по российскому уголовному праву, в отличие, например, от французского, не образует преступного деяния. В УК РФ предусматривается лишь состав доведения до самоубийства (ст. 110), предполагающий определенный способ совершения: применение угроз, жестокое обращение или систематическое унижение человеческого достоинства потерпевшего. Думается, что следует привести в соответствие два закона — Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан и Уголовный кодекс РФ, установив уголовную ответственность за склонение к самоубийству, а также квалифицированные виды данного преступления (совершение в отношении несовершеннолетнего или беспомощного лица, через средства массовой информации, включая электронные, и т. д.).
 
Библиография
1 Дмитриев Ю. А., Шленева Е.В. Право человека в Российской Федерации на осуществление эвтаназии // Гос-во и право. 2000. № 11. С. 52.
2 Там же.
3 См. там же. С. 53.
4 Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 3. Учеб. / Под ред. Г.Н. Борзенкова и В.С. Комиссарова. — М., 2002. С. 144.
5 Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации. 1993. № 33. Ст. 1318.
6 См.: Коробеев А.И. Простое убийство и сложности его квалификации // Уголовное право. 2001. № 2. С. 18.
7 Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении: Учеб. / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой и И.М. Тяжковой. — М., 2002. С. 123.
8 Бородин С.В. Преступления против жизни. — М., 2000. С. 52.
9 Подробнее об этом см.: Крылова Н.Е. Уголовное право Франции // Уголовное право зарубежных государств. Общая часть: Учеб. пособие / Под ред. И.Д. Козочкина. — М., 2003. С. 282—286.
10 В данном случае автор не совсем точен. Употребление термина «направленное» может навести на мысль о совершении убийства только с прямым умыслом, для которого характерно то, что субъект преступления сознательно направляет свои усилия на достижение преступного результата, либо — при бездействии — целенаправленно воздерживается от совершения необходимых действий. Вместе с тем убийство может быть совершено и с косвенным умыслом, при котором исполнитель не стремится к достижению общественно опасных последствий, не желает их наступления, а относится к ним безразлично или сознательно их допускает.
11 Курс уголовного права. Особенная часть. Т. 3. Учеб. С. 105.
12 См.: Совершенствование мер борьбы с преступностью в условиях научно-технической революции / Отв. ред. В.Н. Кудрявцев. — М., 1980. С. 212—213.
13 См.: Ткаченко В.И. Квалификация преступлений против жизни и здоровья по советскому уголовному праву. — М., 1977. С. 6 // Приводится по: Тихонова С.С. Прижизненное и посмертное донорство в Российской Федерации: Вопросы уголовно-правового регулирования. — СПб., 2002. С. 38.