Философские основы учения о четырехэлементном составе преступления

Страницы в журнале: 25-28

А.И. КОРОБЕЕВ,

доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, зав. кафедрой уголовного права ДВГУ,

ЛУН ЧАНХАЙ,

аспирант кафедры уголовного права ДВГУ, преподаватель Хэйлунцзянского университета (КНР)

Под воздействием диалектики Гегеля в литературе дореволюционной России состав преступления обычно рассматривался в качестве совокупности субъективных и объективных признаков. Под влиянием преобразованного марксизмом-ленинизмом гегельянства развивалась советская философия. Советские правоведы под воздействием материалистической диалектики трактовали состав преступления уже как единство объективных и субъективных признаков.

Ключевые слова: философские основы, состав преступления, Гегель, материалистическая диалектика.

Pre-revolutionary literature in Russia being influenced by Hegel's dialectics deemed corpus depict as an aggregate of objective and subjective characteristics. Soviet philosophy had been developed under the influence of Hegelianism revised by Marxist and Leninist theory. Under the influence of materialism dialectic Soviet lawyers by this time interpreted corpus depict as a unity of objective and subjective characteristics.

Keywords: philosophical basis, corpus depict, Hegel, materialism dialectic.

Философские идеи оказывают сильное влияние на уголовное законодательство, особенно на уголовно-правовую доктрину. Подчеркивая важность философского осмысления правовых проблем, Ю.В. Голик справедливо предостерегал, что в случае отказа от них возникает угроза ухода в бесполезные дискуссии[1]. Чтобы выяснить значение состава преступления в теории уголовного права России, необходимо рассмотреть его философское основание. Следует обратиться к вопросу о том, какая философская идея оказала наибольшее влияние на теорию состава преступления в дореволюционной России.

Как известно, германская теория Tatbestand находилась под влиянием кантианской философии. Однако с усилением общественного воздействия учения Гегеля и правовые воззрения этого мыслителя стали оказывать большое влияние на теорию Tatbestand.

Гегель рассматривал понятия внутреннего и внешнего как составляющие единое целое. Внутреннее и внешнее не только тождественны по своему содержанию, но и одновременно противоположны. Поэтому Гегель рассматривал внешнее и внутреннее в качестве образца единства противоположностей. В Германии некоторые криминалисты принимали идею диалектики Гегеля, учитывая ее растущий общественный авторитет. В специальной юридической литературе этот процесс обычно представляется как происходивший в 30-х годах XIX века процесс постепенного вытеснения кантианства более соответствующим природе общественных отношений, с которыми сталкивались практики правоведения, — гегельянством[2].

С гегельянством в правовое сознание германского народа проникли принципиально новые идеи. В частности, упомянем одну из них, суть которой сводится к тому, что поступок человека выражает единство внутреннего и внешнего, субъективного и объективного[3].

Таким образом, под влиянием Гегеля ряд германских правоведов воспринимали состав как единство субъективного и объективного. А.А. Пионтковский отмечал, что криминалисты, воспитанные на приемах мышления гегелевской философии, в своих исследованиях рассматривали преступление в качестве органического единства его внутренней и внешней стороны, а также как единство субъективных и объективных признаков. В результате вина индивида была включена в общее учение о составе преступления, и рассмотрение форм виновности ставилось в тесную связь с отношением воли виновного к объективным свойствам совершенного им противоправного действия[4].

В теории уголовного права Германии те криминалисты, которые принимали идею диалектики Гегеля, начали рассматривать состав как совокупность субъективного и объективного. Так, немецкий ученый-криминалист А.Ф. Бернер, являвшийся последователем гегелевской философии, признавая единство объективного и субъективного, субъекта и объекта, считал необходимым включать в состав преступления и объективное свойство (действие, бездействие), и субъективное свойство противоправного деяния, т. е. вину конкретного лица[5].

Изучение развития теории Tatbestand в Германии показывает, что до того момента, когда упомянутая теория была заимствована Россией из Германии, в германской теории уголовного права одновременно существовали и активно развивались две отличные друг от друга теории состава преступления. Одна из них основывалась на кантианской философии, а другая — на учении Гегеля.

Заимствование теории Tatbestand Россией явилось следствием общего и исключительно сильного влияния различных течений германской общественной мысли на русскую философию и право. Хронологически это совпало с российско-германским сближением, общим потеплением межгосударственных отношений. В этой связи в литературе дореволюционной России криминалисты начали использовать термин «состав преступления» в его германской интерпретации. При этом, естественно, возникает вопрос: какая философская идея нашла отражение в теории состава преступления в дореволюционной России?

Необходимо иметь в виду: Германия как одна из могущественных западноевропейских стран оказала наибольшее влияние на теорию уголовного права дореволюционной России. Важно учитывать тот бесспорный исторический факт, что на протяжении столетий многие русские ученые традиционно оканчивали немецкие университеты и магистратуры.

В теории уголовного права дореволюционной России проявляли себя криминалисты-гегельянцы и криминалисты-кантианцы. В частности, активными проводниками в правовые исследования уголовно-правовых идей кантианской школы являлись профессора Московского университета Л.А. Цветаев, В.С. Филимонов. Под влиянием кантианцев находились и переводные курсы Ф.Х. Рейнгарда, Снелля и Иеремии Стршмень-Стройновского. Вместе с тем некоторые российские ученые являлись сторонниками гегельянской философской школы. Приверженцами этого течения, хотя далеко не всегда последовательными, выступали правоведы Ф. Депп и И. Максимович, а несколько позднее — Н. Власьев.

В русской дореволюционной уголовно-правовой литературе не уделялось большого внимания теории состава преступления. Видный российский правовед того времени Г.С. Фельдштейн в своей монографии «Главные течения в истории науки уголовного права в России» только один раз затрагивал понятие состава преступления. В большей степени А. Палюмбецкий, который являлся представителем школы российских криминалистов-гегельянцев, занимался исследованием состава преступления. Так, он затрагивал вопросы классификации преступлений, понятие «незнание закона» и его значение в теории состава преступления, а также другие проблемные моменты правового характера. В этой части теория А. Палюмбецкого носит компилятивный характер с большим числом заимствований у Р. Кестлина[6]. По мнению А.А. Пионтковского, именно А.Ф. Бернер и Р. Кестлин являлись представителями криминалистов-гегельянцев в германской уголовно-правовой доктрине[7].

Несмотря на то что в теории уголовного права дореволюционной России появились криминалисты-кантианцы и криминалисты-гегельянцы, философским воззрениям Канта и его дуализму в России «не повезло». Более того, труды Канта определенный период времени относились к числу запрещенных в Российской империи книг[8]. Напротив, гегельянство всегда оказывало большое влияние на русскую социальную идею. В подтверждение этого Н.А. Бердяев указывал на то, что Гегель обрел большую популярность в России. Огромное влияние философии Гегеля отмечалось и на идеологию русского коммунизма. Он оказывал воздействие на многие сферы российской общественной мысли: на философию, религиозную и социальную идеи. Для российских мыслителей его учение значило то же, что идеи Платона для патристики, а Аристотеля — для схоластики[9].

В настоящее время российские правоведы также обращают все большее внимание на гегелевские идеи. Так, А.В. Наумов указывает, что концепция Гегеля о праве и правосудии даже в нынешнее время имеет непреходящее значение для выработки новых методологических подходов к решению задач, стоящих перед отечественной юридической наукой и правоприменительной практикой, в том числе и в сфере уголовного права[10].

Таким образом, и в дореволюционной России, и в период существования Советского Союза, и в наши дни гегельянская философия в большей мере оказывала влияние на культуру России (в том числе ее уголовно-правовую культуру), чем кантианская философия.

Именно под воздействием диалектики Гегеля в литературе дореволюционной России состав преступления обычно рассматривался в качестве совокупности субъективных и объективных признаков. В подтверждение этой точки зрения профессор А.Н. Трайнин отмечал, что «в русской литературе состав преступления трактовался глубже, в качестве совокупности объективных и субъективных элементов». И далее он цитирует профессора Белогриц-Котляревского, который в своих лекциях, прочитанных в 1883—1903 гг., указывал: «Составом преступления называется совокупность тех характеристических признаков или условий, как внешних, так и внутренних, которые образуют самое понятие преступления»[11].

Стоит обратить внимание на то, что диалектика Гегеля оказала большое влияние на великого русского правоведа профессора Н.С. Таганцева, что позволяет относить и этого ученого к числу криминалистов-гегельянцев. По мнению А.В. Наумова, ни один современный юрист не способен серьезно усвоить категорию состава преступления и его элементов без обращения к лекциям Н.С. Таганцева[12]. Именно поэтому при изучении философской основы учения о составе преступления в теории уголовного права дореволюционной России нам необходимо учитывать воззрения этого ученого-правоведа.

По воспоминаниям Н.С. Таганцева, во время его обучения в Петербургском университете ему пришлось слушать курс уголовного права профессора В.Д. Спасовича, в основе которого лежала концепция гегельянца Бернера. Из этого следует, что еще во время учебы в университете Н.С. Таганцев изучал диалектику Гегеля и рассматривал состав преступления как совокупность объективных и субъективных признаков.

Таким образом, мы приходим к выводу: теория состава преступления дореволюционной России базируется на диалектике Гегеля.

Несмотря на то что в дореволюционной России уже была заимствована вполне сформировавшаяся германская теория состава преступления, правоведы того времени не придали ей большого значения. Профессор А.Н. Трайнин в корне изменил ситуацию, сложившуюся в области изучения состава преступления. Именно этот советский правовед-криминалист тщательным образом исследовал сложнейшую проблему состава преступления, опубликовав по данной проблеме три монографии: в 1946 году — «Учение о составе преступления», в 1952 — «Состав преступления по советскому уголовному праву», в 1957 году — «Общее учение о составе преступления». Теоретическая и практическая значимость этих работ объяснялась тесной взаимосвязью с фактически всеми институтами общей части уголовного права[13]. Здесь возникает вопрос: на какой философской основе профессор А.Н. Трайнин построил общее учение о составе преступления?

Вне всякого сомнения, общее учение о составе преступления А.Н. Трайнина основывается на философском фундаменте марксизма-ленинизма. В подтверждение данного заключения сошлемся на слова самого А.Н. Трайнина, считавшего, что в системе социалистического уголовного права учение о составе преступления должно строиться на базе общего учения о классовой природе преступления, его материального и формального определения[14]. Также он подчеркивал: только марксистская методология позволяет получить ключ к правильному разрешению и другого вопроса учения о составе преступления — вопроса об объективной и субъективной конструкции состава преступления[15].

Таким образом, совершенно бесспорно, что советское учение о составе преступления строится на философской идее марксизма-ленинизма. Материалистическая диалектика является методологией построения учения о четырехэлементном составе преступления.

Как известно, классическая философия Германии является одним из истоков марксизма. На основе диалектики Гегеля К. Маркс иФ. Энгельс создавали материалистическую диалектику.

К. Маркс не скрывал, что диалектика Гегеля оказала большое влияние на его философию. Более того, он открыто объявил себя учеником этого великого мыслителя. Однако марксистская материалистическая диалектика во многом отличается от диалектики Гегеля. К. Маркс с известной долей осторожности использовал учение Гегеля, диалектика которого, по его словам, «стоит на голове». К. Маркс признавал, что разработанный им диалектический метод в своей сущности отличен от гегелевского и является его прямой противоположностью. Если для Гегеля процесс мышления есть самостоятельный субъект действительного, который составляет лишь его внешнее проявление, то у К. Маркса, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, преобразованное в человеческой мысли[16].

Именно под влиянием преобразованного марксизмом-ленинизмом гегельянства развивалась советская философия. Подтверждением этому может служить мнение русского философа В.В. Зеньковского. Он подчеркивал особенность последствий изгнания советскими властями из России в 1922 году виднейших представителей религиозной и философской мысли (С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, Б.П. Вышеславцева, И.А. Ильина, Н.Н. Алексеева, С.Л. Франка, Л.П. Карсавина, Н.О. Лосского). Их место в общественной мысли России заняла система «советской философии», для развития которой был создан идеологически более нужный коммунистической партии специальный философский институт при Академии наук, функционировавший наравне с Институтом Маркса—Энгельса—Ленина при центральном правительстве[17]. В результате этого в период существования Советского Союза марксистско-ленинская философия представляла собой господствующую идеологию. Естественно, теория о четырехэлементном составе преступления в уголовно-правовой доктрине Советского Союза вынуждена была строиться на фундаменте марксистско-ленинской философии, ибо другой идейной альтернативы у нее просто не могло существовать.

Таким образом, мы можем прийти к выводу о том, что русские дореволюционные ученые под влиянием диалектики Гегеля рассматривали состав преступления как совокупность объективных и субъективных признаков, а советские правоведы под влиянием материалистической диалектики трактовали состав преступления уже как единство объективных и субъективных признаков.

Библиография

1  См.: Голик Ю.В. Философия уголовного права. — СПб., 2004. С. 11.

2 См.: Фельдштейн Г.С. Главные течения в истории науки уголовного права в России / Под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. — М., 2003. С. 445.

3  См.: Пионтковский А.А. Учение Гегеля о праве и государстве и его уголовно-правовая теория. — М., 1963. С. 223.

4  См.: Пионтковский А.А. Указ. соч. С. 227.

5  См.: Учение о составе преступления в уголовном праве России и Китая: Сравнительно-правовое исследование. — СПб., 2009. С. 16.

6  См.: Фельдштейн Г.С. Указ. соч. С. 451.

7  См.: Пионтковский А.А. Указ. соч. С. 227.

8  См.: Яо Хай. Путь к культуре России. — Ханчжоу, 1992. С. 142.

9  См.: Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. — М., 1997. С. 63.

10 См.: Наумов А.В. О гегелевской идее права применительно к уголовному праву // Государство и право. 1993. № 4. С. 19.

11  Трайнин А.Н. Общее учение о составе преступления. — М., 1957. С. 22.

12  См.: Таганцев Н.С. Курс уголовного права. — Спб. 1902. [Электронный ресурс]. Режим доступа: компьютерная сеть Юридического института ДВГУ. Гарант Платформа F1.

13  См.: Трайнин А.Н. Избранные труды. — СПб., 2004. С. 11.

14  Там же.

15 См.: Он же. Состав преступления по советскому уголовному праву. — М., 1951. С. 68; Общее учение о составе преступления. С. 53. При этом необходимо иметь в виду, что советские правоведы подробно исследовали вопрос о философской основе советского уголовного права. Подробнее см.: Шишов О.Ф. Становление и развитие науки уголовного права в СССР. Проблемы Общей части (1917—1936 гг.). Вып. 1. — М., 1981. С. 9—21; Мишунин П.Г. Очерки по истории советского уголовного права: 1917—1918 гг. — М., 1954. С. 11—18 и др.

16  См.: Маркс К. Капитал: Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1: Процесс производства капитала. — М., 1988. С. 21—22.

17  См.: Зеньковский В.В. История русской философии. Т. II. Ч. 2. — Л., 1991. С. 30.