Целесообразность как принцип уголовно-правового регулирования

УДК 343.211

Страницы в журнале: 95-100

Ю.С. Жариков,

кандидат юридических наук, доцент, зав. кафедрой уголовного права и процесса Современной гуманитарной академии Россия, Москва sga120a@yandex.ru

Рассматривается проблема формирования принципиальных подходов к целесообразности уголовно-правового регулирования. На основе гипотезы о том, что действующий уголовный закон имеет переходный характер, обосновывается теоретическая модель совершенствования и модернизации уголовного законодательства, а также определяются основания и условия целесообразности применения его норм с поправкой на современные реалии криминогенной ситуации в обществе. Применяя исторический, сравнительно-правовой и иные методы научного познания, автор делает вывод о том, что в качестве принципа уголовно-правового регулирования и уголовного законодательства следует рассматривать целесообразность.

Ключевые слова: дифференциация, криминализация, пенализация, уголовно-правовое регулирование, закон, право, принцип, ответственность, наказание, целесообразность. 

Наиболее остро проблема целесообразности в уголовном праве проявляется в периоды перестройки социально-политического устройства государства и экономического уклада жизни, приводящие к глубокому реформированию правовой системы государства. Такой процесс влечет за собой отказ от прежних стереотипов правового мышления, молниеносное разрушение ранее действовавшей нормативной основы регулирования общественных отношений и нестабильность нового, нарождающегося лишь постепенно, законодательства. Именно в это время целесообразность превалирует над законностью.

Однако без целесообразности в правотворчестве, а в большей степени и при реализации положений уголовного законодательства, сложно обойтись и в периоды стабильности общественного состояния. Это связано с невозможностью создания универсальных законов, отвечающих потребностям любого жизненного обстоятельства. И в этом отношении несправедливое воздействие Уголовного кодекса Российской Федерации 1996 года (далее — УК РФ) на общественные отношения проявляется достаточно болезненно. Причиной тому является максимальная степень обобщения норм его Особенной части, изначально ориентированной на их применение с учетом целесообразности. Поэтому в Общей части УК РФ должны содержаться нормативные критерии, позволяющие разграничить разумный подход к реализации его охранительного потенциала и произвол правоприменителя. Часть таких критериев законодатель уже определил. Это положения Общей части УК РФ, среди которых принципы уголовной ответственности, пределы действия уголовного закона, а равно нормы, представляющие широкое усмотрение правоприменителя. Однако многие из таких правил, непосредственно связанных с принятием решений исходя из целесообразности, к примеру, основания освобождения от уголовной ответственности и наказания, не имеют четко выраженных условий их применения либо они включены в другие отрасли права.

Несмотря на важность обозначенной проблемы, в научной литературе по уголовному праву она не нашла своего достойного отражения. Вектор исследований до настоящего времени направлен на поиск основ целесообразности в сфере реализации охранительно-репрессивной функции уголовного права. При этом за рамками научного интереса остается такой ее аспект, относящийся в реализации регулятивных потребностей уголовного законодательства.

Так, В.К. Дуюнов предлагает рассматривать целесообразность в качестве принципа уголовно-правового воздействия, отождествляя последнее с назначением наказания. В таком качестве, по его мнению, целесообразность —  это требование соразмерности воплощения мер уголовно-правового воздействия на практике [5]. Такая соразмерность видится автору в достижении целей назначения наказания с использованием минимально допустимых уголовно-правовых средств.

Как видим, по мнению В.К. Дуюнова, целесообразность отождествляется с целеполаганием, т.е. с установлением параметров допустимых расхождений между реалиями уголовного закона и конкретных общественных отношений, выраженным в корреляции судом наказания за содеянное.

Позицию В.К. Дуюнова поддерживает Д.И. Анисимов, предлагая рассматривать целесообразность, правда, уже в качестве условия эффективности уголовно-правового воздействия. В этой связи он пишет: «целесообразность <…> представляет собой идею по оптимизации применения имеющихся уголовно-правовых средств» [1].

По сути, авторы едины во мнении о том, что идеи целесообразности востребованы лишь в процессе применения уголовного закона, оставляя за ее границами целесообразность криминализации (декриминализации) и пенализации (депенализации) общественно опасных деяний. Такая идея предполагает, что при избрании способа и средств реагирования на общественно опасное деяние государство должно исходить из наличия имеющего арсенала уголовно-правовых средств воздействия и не развивать его сообразно изменениям криминогенной ситуации в обществе.

Подобное теоретическое восприятие исследуемого нами понятия имеет нормативные истоки. В частности, еще в Уголовный кодекс РСФСР 1926 года (далее — УК РСФСР) была включена ст. 44, определявшая, что обязанность загладить вред возлагается на осужденного в случаях, если суд признает целесообразным, чтобы именно осужденный устранил последствия совершенного им правонарушения или причиненного потерпевшему ущерба. В ч. 2 ст. 44 УК РСФСР устанавливались и правовые пределы подобной целесообразности — «эта мера социальной защиты не может, однако, превышать по своей тяжести меры социальной защиты, определенной приговором в качестве основной».

Приведем пример из уже современного законодательства. В 2011 году УК РФ был дополнен ст. 151.1, в которой законодатель ставит возможность привлечения лица к уголовной ответственности за розничную продажу несовершеннолетним алкогольной продукции в зависимость от ранее наложенного на него административного взыскания за аналогичное деяние. При этом в примечании к данной норме не указано точное количество таких взысканий, а содержится ссылка на их неоднократность, которая, в свою очередь, также не конкретизируется. По сложившейся правоприменительной практике таковых может быть два и более. Следовательно, решение вопроса об уголовной ответственности за повторное деяние в данном случае будет зависеть от решения правоприменителя. Если он посчитает целесообразным и во второй раз ограничиться административным взысканием — будет прав и, наоборот, если в аналогичном случае привлечет виновного к уголовной ответственности, то это решение также следует рассматривать как законное.

С философской точки зрения целесообразность имеет более широкое понятие и представляет собой свойство процессов и явлений приводить к определенному результату, цели в широком или узком смыслах слова.

Другими словами, целесообразность — это заложенное изначально в том или ином виде деятельности стремление достичь обозначенной цели, т.е. идеального представления о должном, позитивном (положительном) определенными средствами, действие в направлении установленной цели.

Как перевести эти рассуждения в уголовно-правовую плоскость? Сложность задачи определения целесообразности в сфере уголовно-правового регулирования  связана с наличием нескольких неизвестных, без которых невозможно сформулировать само понятие, уяснить содержание целесообразности, а также обозначить ее критерии.

Итак, если исходить из буквального понимания целесообразности, то здесь во главе угла стоят цели закона или регламентированные им цели деятельности. Именно они и обусловливают ее понятие и содержание.

Во-первых, это сами цели уголовного законодательства и вытекающие из них цели уголовно-правового регулирования. При этом в уголовном законе не сформулированы его цели, следовательно, определение целесообразности уголовно-правового регулирования не может строиться исходя из степени достижения целей. Основным критерием целесообразности в этом случае должно выступать соответствие результатов уголовно-правового регулирования общественным потребностям.

Если же определять целесообразность уголовно-правового воздействия, то следует использовать первый критерий — степень достижения целей назначения наказания, определенных в ч. 2 ст. 43 УК РФ.

Таким образом, можно провести четкую грань между усмотрением правоприменителя и целесообразностью. Усмотрение правоприменителя предполагает право следователя, прокурора, судьи на дифференцированное применение уголовного закона.  Целесообразность — это степень соответствия реализации данного права социальным потребностям и реалиям общественных отношений.

Во-вторых, проблему определения понятия и содержания целесообразности уголовно-правового регулирования необходимо увязать с конкретными причинами, которые порождают противоправные социальные процессы в обществе.

Следовательно, интересующий нас аспект целесообразности заключается в том, что уголовное законодательство в целом или конкретная норма уголовного права в частности должны воздействовать не столько на общественно опасный результат совокупности конкретных деяний в рамках определенного негативного социального процесса, сколько на причины, порождающие данный результат. В этой связи немаловажными являются два фактора.

1. Для обоснования целесообразности уголовно-правового регулирования указанные причины должны иметь нормативный характер, т.е. быть следствием итога упорядочения конкретных общественных отношений регулятивными отраслями права.

2. Отсутствует возможность дальнейшего совершенствования комплексного процесса упорядочения общественных отношений посредством регулятивных отраслей права, или его охрана невозможна иными юридическими средствами, помимо уголовно-правовых.

В этом отношении нельзя полностью согласиться с точкой зрения П.С. Дагеля, который в свое время утверждал, что «нецелесообразность борьбы с какими-либо деяниями мерами уголовной репрессии может обусловливаться и тем, что их общественная опасность недостаточно осознана и среди большинства населения не выработалось отношения нетерпимости к ним» [4, с. 145—151]. Мы же как раз полагаем, что нельзя связывать целесообразность уголовно-правового воздействия исключительно с общественной опасностью деяния. При ее обосновании необходимо учитывать и противоправность, но не ту, которая заложена в качестве признака преступления, а противоправность, непосредственно связанную с нарушением регулятивных норм.

Вызывает возражение и сформулированное П.С. Дагелем утверждение об условии уголовно-правовой охраны. Если поддержать его позицию, то следует отменить уголовную ответственность за наиболее распространенные преступления, например за кражу, которая является самым массовым и самым интенсивно растущим преступлением.

Так, по данным МВД России, за первые два месяца 2014 года существенную часть всех зарегистрированных в стране преступлений (41,1%) составляют хищения чужого имущества, совершенные путем: кражи — 124,4 тыс., грабежа — 13 тыс., разбоя — 2,3 тыс. Каждая четвертая кража (26,1%), каждый двадцать третий грабеж и каждое пятнадцатое разбойное нападение были сопряжены с незаконным проникновением в жилище, помещение или иное хранилище [6].

Десять лет назад статистика была практически аналогичной. За январь—февраль 2003 года 47,7% из числа всех зарегистрированных преступлений составляли хищения чужого имущества, совершенные путем: кражи — 165,2 тыс., грабежа — 32,2 тыс., разбоя — 7,4 тыс. Половина краж, каждый девятый грабеж и каждое четвертое разбойное нападение были сопряжены с незаконным проникновением в жилище, помещение или иное хранилище [7].

Даже простой анализ наглядно показывает, что за последние десять лет структура преступлений против собственности практически не изменилась. Изменились лишь ее количественные показатели, непосредственно связанные с общим снижением преступности в стране.

При этом отношение населением к краже издревле философское: «Не украдешь — не проживешь», «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Ужесточение уголовной ответственности за данные преступления (УК РСФСР предусматривал максимальное наказание за кражу на срок до пяти лет лишения свободы, по Уголовному кодексу РСФСР 1960 года за аналогичное преступление предусматривалось уже до пятнадцати лет с конфискацией имущества, по УК РФ — 10 лет лишения свободы со штрафом до 1 млн. руб. и ограничением свободы на срок до двух лет) не имеют положительного воздействия на общественные отношения собственности. На Руси продолжают воровать.

Последний пример наглядно показывает, что если воздействовать лишь на результат обозначенного социального процесса, то эффективность уголовно-правового регулирования будет минимальной. Преградив дорогу одному негативному проявлению, следует ожидать другой формы аналогичного общественно опасного поведения, соответствующей не столько изменившейся социально-экономической ситуации, сколько создавшейся ввиду реформирования уголовного законодательства правовой обстановке.

Конечно, не вызывает сомнения тот факт, что в связи с принятием какого-либо регулятивного правового акта, т.е. при упорядочении правом сложившихся, возникших или возникающих общественных отношений, создается потенциальная потребность в охране предписаний отмеченного выше акта. Другое дело, какие из правоотношений будут выбраны в качестве приоритета охраны и какие правовые средства для этого будут задействованы. При этом неизменным должен быть один постулат   в перечне указанных средств: уголовно-правовой охране надо отводить исключительное место. Она должна являться крайней мерой в попытке воздействия на негативные тенденции, которые, согласно правовому прогнозированию или анализу юридической практики, может вызвать соответствующий правовой акт. Наиболее целесообразным вариантом развития института юридической ответственности будет наделение уголовного законодательства ролью дублирующего правового средства, обеспечивающего реализацию охранительного потенциала других отраслей права. В большей степени это относится к дополнению административно-правовых предписаний или запретов. В предлагаемом варианте механизм охраны будет иметь логическую ступенчатую структуру и состоять из следующих звеньев: правовая норма, непосредственно регулирующая общественные отношения, охранительная норма этого же нормативного правового акта, административно-правовая охранительная норма, уголовно-правовая норма.

Предлагаемая точка зрения на целесообразность уголовно-правового регулирования подтверждается как конституционными принципами справедливости и соразмерности ограничений прав и свобод конституционно значимыми целями (преамбула, ч. 3 ст. 55 Конституции Российской Федерации 1993 года, далее — Конституция РФ), так и нормой, сформулированной в ч. 2 ст. 14 УК РФ.

По мнению Конституционного Суда РФ, выраженному в определении от 10.07.2003 № 270-О «Об отказе в принятии к рассмотрению запроса Курганского городского суда Курганской области о проверке конституционности части первой статьи 3, статьи 10 Уголовного кодекса Российской Федерации и пункта 13 статьи 397 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации», значение указанных положений состоит в том, что декриминализация тех или иных деяний может осуществляться не только путем внесения соответствующих изменений в уголовное законодательство, но и путем отмены нормативных предписаний иной отраслевой принадлежности, к которым отсылали бланкетные нормы уголовного закона, либо ограничения объема уголовно-правового регулирования в результате законодательного признания какого-либо деяния не представляющим общественной опасности, свойственной именно преступлениям, и влекущим на данном основании административную или иную, более мягкую ответственность.

Таким образом, возникает необходимость не столько в определении целесообразности уголовно-правовой нормы как способности «законодателя в нормах уголовного закона закреплять наиболее эффективные средства противодействия преступности» [2, с. 94—106], сколько комплексного подхода к упорядочению и охране общественных отношений.

Подобный взгляд на целесообразность с позиции общетеоретических правовых обобщений мы находим у В.С. Афанасьева. Он предлагает рассматривать изучаемую нами дефиницию в более широком аспекте — с точки зрения правового регулирования, понимая под ней «необходимость выбора строго в рамках закона наиболее оптимальных, отвечающих целям и задачам общества вариантов осуществления правотворческой и правореализующей деятельности (поведения)» [8, с. 213].

Примерно таких же взглядов на целесообразность в праве придерживается и А.Д. Бойков. Придавая ей значение принципа правотворчества, автор не ограничивает содержание целесообразности лишь выбором альтернативных законодательных решений, определением способов и пределов правового регулирования, а рассматривает ее и в качестве условия правоприменения [3, с. 191—192].

Особого внимания заслуживает позиция П.А. Фефелова, связывающего целесообразность уже уголовно-правового регулирования с целями и задачами уголовной политики и борьбы с преступностью [9, с. 86—90]. Полагаем, что хотя уголовная политика, как и любая иная разновидность политики государства, несомненно, воздействует на состояние законодательства в государстве, ограничивать целесообразность уголовно-правового регулирования только лишь волей государственной власти нельзя. В этом аспекте важнейшее значение, как мы отмечали выше, имеет и регулятивное законодательство, и социально-экономическая необходимость, а также международные политико-правовые обязательства Российской Федерации в сфере противодействия отдельным, наиболее актуальным видам преступлений.

Таким образом, результаты исследования показали, что целесообразность уголовно-правового регулирования представляет собой сложное явление, включающее в себя два компонента. Первый связан с законодательным регулированием и определяется уголовной политикой государства в части приоритетов криминализации и пенализации.

Второй компонент целесообразности встроен в правоприменительный процесс и определяется целями назначения наказания. В данном случае целесообразность призвана обеспечить переход уголовного права от его объективного состояния в субъективное, а в итоге — конкретизировать и дифференцировать уголовную ответственность и наказание применительно к конкретным деяниям и лицам, их совершившим.

Является ли целесообразность именно принципом процесса адаптации уголовной политики и уголовного законодательства к социальным реалиям, определенным конкретным временем и местом?

Как известно, принцип в праве рассматривается в качестве основополагающей идеи. При этом необязательно, чтобы таковая была выражена непосредственно в специальной правовой норме — норме-принципе с одноименным названием. Идея может иметь как межинститутское, так и межотраслевое содержание и в этой связи  быть формализована посредством рассредоточения ее основных критериев (постулатов) по различным нормам правового акта, лежать вообще за его пределами, к примеру, в Конституции РФ. Такой подход к определению принципов уголовного права определен в ч. 2 ст. 1 УК РФ.

В общем, способов  трансформации доктринальных идей уголовного права в принципы уголовного законодательства несколько, но все они должны отвечать двум условиям. Первое — их положения не могут формулироваться как рекомендации или пожелания. Второе — принципиальные положения не должны иметь исключений в регулятивных нормах, т.е. быть обязательным для законодателя и правоприменителя без каких-либо изъятий из общих правил.

Руководствуясь такой аксиомой, можно заключить, что целесообразность является принципом уголовно-правового регулирования. При этом ее можно включить в УК РФ в качестве принципа уголовной ответственности. Содержанием такого принципа должны являться требования к основаниям и условиям отступления от общих правил уголовной ответственности и назначения наказания.

Список литературы

1. Анисимов Д.И. Целесообразность как условие эффективности уголовно-правового воздействия // Бизнес в законе. 2008. № 2.

2. Бавсун М.В., Марцев А.И. Целесообразность в уголовном праве // Правоведение. 2003. № 4.

3. Бойков А.Д. Законность и целесообразность в уголовном судопроизводстве // Законность в Российской Федерации. — М., 1998.

4. Дагель П.С. О принципе целесообразности наказания // Правоведение. 1962. № 1.

5. Дуюнов В.К. Проблемы уголовного наказания в теории, законодательстве и судебной практике. — Курск, 2000.

6. Краткая характеристика состояния преступности в Российской Федерации за январь — февраль 2014 года. URL: http://mvd.ru.

7. Состояние преступности за январь — февраль 2003 года. URL: http://mvd.ru.

8. Теория права и государства / под ред. В.С. Афанасьева. — М., 1997.

9. Фефелов П.А. Понятие и система принципов советского уголовного права.  — Свердловск, 1970.