Экономические отношения и собственность в России

УДК 347.23 

СОВРЕМЕННОЕ ПРАВО №7 2011 Страницы в журнале: 48-51

В.В. МЕЛЬНИКОВ,

кандидат экономических наук

Одна из причин низкой результативности экономических преобразований в России, связанных с переходом к рыночной экономике, заключена в недостаточно продуманном, неумелом проведении преобразований форм и отношений собственности. Уже в начальной стадии реформ было ясно, что глубокие перемены сложившихся и укоренившихся в советской экономике собственнических структур неизбежны, что без их трансформации, разгосударствления и приватизации собственности не проложить дорогу к рынку. В то же время поспешная крутая ломка отношений, скороспелая приватизация порождают острые социальные проблемы, которых не избежала российская экономика.

Ключевые слова: собственность, государство, право собственности, экономика, государственные органы, труд, частная собственность, гражданское право, личность.

Economic Relations and the Property in Russia

Melnikov V.

One of the reasons of low productivity of economic transformations to Russia, connected with transition to market economy, is concluded in insufficiently thought over, inept carrying out of transformations of forms and property relations. Already in an initial stage of carrying out of the Russian economic reforms it was clear that deep changes of the proprietary structures which have developed and taken roots in the Soviet economy are inevitable that without their transformation, privatization and property privatization not to clear the way to market economy. At the same time hasty abrupt withdrawal pains of relations, early privatization generate sharp social problems of which were avoided by the Russian economy.

Keywords: the property, the state, the property right, economy, state structures, work, a private property, civil law, the person.

На  протяжении десятков лет в нашей стране насаждались и культивировались неестественные, искаженные в теоретическом видении и неэффективные в прикладном плане псевдосоциалистические формы и отношения собственности. Внеся путаницу в понятия общественной, общенародной, социалистической, государственной собственности, правящая номенклатура узурпировала собственнические права, а с ними и властные функции. Под видом общественной, народной, государственной процветала, по сути, собственность государственных органов и руководящих ими лиц — как на средства производства, так и на общественные блага. В их личном или коллегиально-групповом распоряжении находились и земля, и природные богатства, и основные средства предприятий, в значительной мере трудовые ресурсы, а иногда и жизнь людей. В какой-то период вся страна стала частной, личной собственностью, вотчиной И.В. Сталина, который был если не полным владельцем, то по крайней мере генеральным распорядителем всей собственности Советского Союза[1].

Исходя из положений марксистско-ленинской экономической теории о наличии объективных тенденций обобществления производства и собственности (в принципе, верных), советская догматическая доктрина довела их до абсурдной крайности, поведя лобовую атаку на индивидуальную, частную, а затем и групповую, коллективную собственность. Но при отсутствии личной собственности на рабочую силу, имущество, средства производства подавляется индивидуальное творческое начало, человек как активная самостоятельная личность исчезает, теряет интерес к управлению своими возможностями. Уничтожается первичная экономическая клеточка общества, исчезает личная заинтересованность, возникает так называемая ничейная собственность, хотя она не может быть никому не принадлежащей. Извращение форм и отношений собственности — главная причина краха коммунистической идеи и стоящей за ней системы.

Вместе с тем было бы глубоко ошибочным сводить всю гамму разнообразных экономических отношений к отношениям собственности и считать, что эффективность управления и функционирования экономики и экономических объектов зависит только от того, кому они принадлежат, от формы собственности на средства производства. Обладать правом собственности на объект еще не значит быть заведомо рачительным хозяином и умелым управленцем. Надо желать и уметь управлять, хозяйствовать. Без этих фундаментальных условий собственность просто захиреет. Кроме того, государство и правительство призваны создать законодательные, правовые условия частного хозяйствования, необходимый общественный психологический климат, благоприятный для тех, кто становится хозяином, предпринимателем. Мало сделать людей формальными собственниками, акционерами, хозяевами бизнеса — надо еще и превратить их в подлинных менеджеров, научить управлять объектами собственности или привлекать к управлению этими объектами грамотных, опытных, предприимчивых людей.

Понятие и представление о собственности формировались в науке и в жизни в течение многих сотен и тысяч лет, но все еще являются объектами анализа, исследований, дискуссий. Категория «собственность» исторически вошла в научный оборот задолго до того, как возникла экономическая теория. Долгое время собственность как особое общественное отношение являлась непосредственным предметом юриспруденции, прежде всего гражданского права.

Однако с дальнейшим развитием общественного производства и появлением новых форм предпринимательской деятельности собственность приобретает большую значимость в своем экономическом аспекте, становится наряду с юридической также и определяющей экономической категорией[2].

Институт собственности является объектом нормативно-правового регулирования различных отраслей права. Существует по меньшей мере три подхода к определению места института права собственности в системе российского права. Первый из них сводит содержание этого института исключительно к гражданско-правовым отношениям. На таких позициях стоял А.А. Собчак, который отрицал государственно-правовое содержание института собственности[3]. Второй подход, наоборот, состоит в признании за этим институтом только государственно-правового содержания и никакого иного (объективности ради необходимо заметить, что такой подход был правомерен лишь в условиях тотального господства коллективной собственности социалистического типа). Третий подход заключается в придании понятию института собственности комплексного характера. В условиях, когда конституционное право начинает регулировать важнейшие экономические отношения, в том числе и те, которые ранее считались монополией частного права, а в гражданском праве происходит усиление публичных начал, складываются единые для отраслей права институты и отделить гражданско-правовые отношения от государственно-правовых в ряде случаев невозможно. Именно этой позиции придерживается М.И. Кулагин, подчеркивая, что в новых условиях происходит активное размывание границ между публичным и частным правом и образование комплексных правовых отраслей[4].

Прежде чем рассматривать содержание субъективного права собственности, следует высказать некоторые соображения терминологического порядка. Оценивая содержание субъективного права собственности, некоторые авторы со ссылкой на п. 2 ст. 1 ГК РФ говорят об определенных ограничениях применительно к тем или иным ее (собственности) видам. Как известно, Конституция РФ в рамках рассматриваемой проблемы такого понятия не вводит. И это правильно. Если исходить из того, что право — не реализация воли Бога или абсолютной идеи Гегеля, а явление, существующее в рамках определенной правовой системы, базирующейся на конституции, то речь может идти не об ограничениях, а об особенностях, имманентно присущих данному виду собственности.

От ограничения самого права собственности следует отличать ограничения круга действий, которые может совершить собственник. Не дозволено действовать противоправно, т. е. совершать действия, противоречащие закону или иным правовым актам (в частности, актам, регулирующим меры пожарной безопасности, санитарным, противоэпидемиологическим и иным подобным правилам), а также нарушать своими действиями права и охраняемые интересы других лиц (п. 2 ст. 209 ГК РФ). С учетом реалий российской действительности, проблема состоит в том, чтобы ограничения круга действий не превратились в ограничения права собственности[5], ограничения, не предусмотренные Конституцией РФ и тем самым не присущие особенностям реализации субъективного права собственности[6].

В ряде законодательных актов нормы, определяющие права соответствующих должностных лиц, сформулированы весьма неопределенно, что предоставляет широкие возможности для их произвольного толкования чиновниками. Так, якобы в интересах обеспечения санитарно-эпидемиологического благополучия населения работник инспекции вправе приостановить и даже прекратить деятельность предприятия или организации любой формы собственности, если гражданин или юридическое лицо не выполнит его предписаний, причем перечня конкретных норм, которые должны выполняться, закон не содержит, отсылая к ведомственным инструкциям и «указывая» вышестоящего начальника. Примерно так же обстоит дело и с нормами Федерального закона от 21.12.1994 № 69-ФЗ «О пожарной безопасности».

Что же касается содержания субъективного права собственности, то, как отмечает Ю.К. Толстой, «все чаще раздаются голоса в пользу признания права собственности таким субъективным правом, которое существует вне правоотношения». Это связано, по мнению Ю.К. Толстого, с отрицанием так называемых абсолютных правоотношений, под которыми понимаются правоотношения, порожденные такими субъективными правами, носителям которых противостоит неопределенное число обязанных лиц[7]. Причем важнейшей обязанностью этих лиц является воздержание от совершения действий, ущемляющих абсолютные права. Учитывая данный подход, вряд ли можно согласиться с изложенной выше позицией.

Во-первых, абсолютными правами являются все без исключения конституционные права и свободы граждан[8]. Отнесение к их числу субъективного права собственности лишь усиливает систему его юридических гарантий, приближая экономические отношения в России к рыночным (в их современном понимании).

Во-вторых, вступление собственника в конкретные, основанные на принципе незыблемости права частной собственности отношения с какими-либо лицами, превращение его в участника двух-, трех-, многосторонних правоотношений вовсе не означает его существование вне правоотношений. Скорее наоборот — подчеркивает неразрывную связь конституционных норм и текущего законодательства, многогранную государственно-правовую и гражданско-правовую сущность субъективного права собственности. Статья 35 Конституции РФ объясняет содержательную сторону права собственности применительно к собственности частной традиционными для отечественной правовой системы правомочиями собственника на владение, пользование и распоряжение имуществом, находящимся в его собственности. Как показывают исследования, применение этого же подхода правомерно и к другим формам собственности (хотя такой подход требует прежде всего терминологических изысканий). Заметим, однако, что не только Конституция РФ, но и все российское законодательство не раскрывает содержания перечисленных в ст. 35 правомочий собственника, хотя активно ими пользуется.

Необходимо отметить, что среди отечественных ученых отсутствует единство в вопросе об отраслевой принадлежности данных правомочий. Некоторые считают, что правомочия на владение, пользование и распоряжение объектами собственности раскрывают содержание последней как экономической категории (например, статьи 209—306 ГК РФ). Отсюда вывод — сами рассматриваемые категории имеют экономический характер. В противоположность этому значительное большинство юристов относят владение, пользование и распоряжение к числу волевых, юридических общественных отношений[9]. Однако, думается, что проблема заключается даже не в отнесении к конкретной отрасли знаний, а в содержании рассматриваемых понятий[10]. По мнению Г.Ф. Шершеневича, владением называется обеспеченное объективным правом фактическое господство над вещью, соединенное с намерением присвоить ее себе[11]. Нетрудно заметить внутреннее противоречие, заложенное в данной формуле.

С одной стороны, речь идет об объективной стороне правоотношения: фактическом господстве, т. е. реальном обладании вещью, о ее принадлежности собственнику, о завершенном действии; с другой стороны, одним из признаков владения выступает субъективное намерение лица, которое может не быть собственником, присвоить вещь себе, т. е. это незавершенное действие, которое субъект права пользования лишь предполагает выполнить в будущем. Такое правомочие Г.Ф. Шершеневич называл держанием и отделял от владения[12]. Это внутреннее противоречие, по оценке Ю.К. Толстого, существует и по сей день: «В течение многих лет шли дискуссии относительно того, можно ли определить собственность как присвоение, или это состояние присвоенности, то есть принадлежности средств и продуктов производства индивиду или коллективу»[13].

По нашему мнению, указанное противоречие может быть устранено путем соединения статичного и динамичного начал данного правомочия. Коль скоро в определении Г.Ф. Шершеневича уже содержится ограничение в виде «объективного права» (под которым, очевидно, понимается закон), это ограничение может стать условием дальнейшего развития правоотношения. Следовательно, владение можно определить как фактическое господство, обладание субъекта принадлежащей ему вещью, иным вещным правом или намерение присвоить ее законным путем, не нарушающим прав иных лиц. Таким образом, владение, будучи одним из правомочий собственника, не является его прерогативой, а входит в число правомочий любого законного пользователя вещью или иным вещным правом. Поэтому термин, дающий возможность расширительного толкования правомочий физического или юридического лица, не может быть использован в качестве характеристики конституционного права собственности.

Следующее правомочие, использованное в ст. 35 Конституции РФ для характеристики субъективного права частной собственности, —пользование. Г.Ф. Шершеневич определял содержание права пользования как «обусловленное сроком или продолжительностью жизни вещное право определенного лица пользоваться чужой вещью и извлекать плоды без изменения ее существа»[14]. Современное право знает различные формы такого пользования: траст, сервитут, аренда, ипотека, заем и др. При этом нельзя отрицать, что извлекать пользу из  вещи может и ее собственник. Таким образом, право пользования также выходит за рамки исключительных правомочий собственника и не может быть использовано в качестве конституционной характеристики субъективного права собственности.

Наконец, последнее закрепленное в ст. 35 Конституции РФ правомочие собственника —распоряжение. Оно заключается в праве субъекта определять судьбу принадлежащей ему вещи. Очевидно, данное правомочие в большей степени, нежели рассмотренные выше, связано с исключительными правами собственника. Однако договор траста, заключаемый в соответствии с действующим российским законодательством, предполагает передачу доверительному собственнику не только имущества, но и всех имущественных и личных неимущественных прав, принадлежащих учредителю.

Анализируя институт права собственности как структурный элемент системы права, мы легко обнаруживаем смешение норм и их совокупностей в соответствии с системообразующими критериями (например, большая часть норм уголовного и административного права охраняет правоотношения собственности одинаковым императивно-запретительным методом. Разница в регулировании заключается в степени и характере ответственности). Совпадают методы правового регулирования отношений собственности и в процессуальных отраслях права, причем (в отличие от материальных) во всех пяти: конституционно-процессуальной, уголовно-процессуальной, гражданско-процессуальной, административно-процессуальной и арбитражно-процессуальной. Это позволяет говорить о том, что институт российского права собственности имеет смешанные черты.

Особняком стоит проблема соотношения конституционного и гражданско-правового регулирования отношений собственности. Здесь мы всецело поддерживаем точку зрения Г.А. Гаджиева, который отмечает взаимопроникновение (смешение) норм и институтов в этой сфере: «Ряд конституционных норм и принципов воспроизводят нормы гражданского права, и наоборот, нормы Гражданского кодекса РФ зачастую воспроизводят конституционные положения»[15]. Конституционная гарантия права частной собственности, содержащаяся в ч. 3 ст. 35 Конституции РФ, более детально регламентируется в нормах статей 279—283 ГК РФ. А нормы подп. 2 п. 2 ст. 1 ГК РФ близки по своему юридическому содержанию конституционной норме, содержащейся в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ. Г.А. Гаджиев подчеркивает, что конституционные нормы предопределяют содержание однородных гражданско-правовых норм, порой корректируя их в процессе совместного участия в механизме правового регулирования[16].

Свои рассуждения Г.А. Гаджиев заключает абсолютно правильным выводом: «Характеризуя соотношение между нормами конституционного права, ориентированными на регулирование экономических отношений, и нормами гражданского права, нам кажется уместным использовать образ зонтика. Под зонтиком (под сенью!) конституционной нормы может быть весьма значительное количество частноправовых норм. Прежде всего речь идет о таких конституционных нормах, которые гарантируют основные экономические права»[17]. Таким образом, конституционные нормы и принципы и гражданско-правовые нормы, совместно регулирующие отношения собственности, также обладают чертами смешанного института права собственности.

Проблемы содержания механизма правового регулирования отношений собственности, его особенностей — отдельная тема, требующая серьезного исследования. Пока можно отметить одну, достаточно определенную характерную черту реализации института права собственности. Она заключается в том, что при любом правоприменении в сфере собственности обязательно участвуют нормы двух отраслей права: конституционного, выполняющего, по В.А. Гаджиеву, функцию зонтика, и гражданско-правового, раскрывающего конкретное содержание права собственности. Причем в зависимости от предмета (характера отношений собственности) это регулирование может быть законченным, т. е. не требующим вмешательства норм иных отраслей. Но если возникнет необходимость, например, применения уголовной ответственности (скажем, за кражу), то нормы конституционного и гражданского права дополняются соответствующими нормами уголовного и уголовно-процессуального права.

Библиография

1 См.: Кикоть В.А. Современные тенденции и противоречия учения о праве собственности в развитых капиталистических странах // Актуальные проблемы современного буржуазного гражданского права: Сб. тр. — М., 1983. С. 64.

2 См.: Райзберг Б.А., Фатхутдинов Р.А. Управление экономикой: Учеб. — М., 1999. С. 544—547.

3 Подробнее об этом см.: Право собственности в СССР. — М., 1989. С. 32.

4 См.: Кулагин М.И. Предпринимательство и право: опыт Запада. — М., 1992.

5 Там же. С. 6—8.

6 См.: Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. — М., 1995. С. 255—256.

7 См.: Право собственности в СССР. С. 17.

8 См.: Юридический энциклопедический словарь. — М., 1984. С. 9.

9 См.: Право собственности в СССР. С. 16.

10 См., например: Шкредов В.П. Экономика и право. — М., 1990. С. 13.

11 См.: Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. — Спб., 1910. С. 223.

12 Там же. С. 223.

13 Право собственности в СССР. С. 16.

14 Шершеневич Г.Ф. Указ. раб. С. 347.

15 Гаджиев Г.А. Конституционные принципы рыночной экономики. — М., 2002. С. 15.

16 Там же. С. 15, 17.

17 Там же. С. 22.