Эффективность уголовного наказания и его влияние на совершение насильственных преступлений

УДК 343.9
 
И.С. СКИФСКИЙ,
кандидат юридических наук, доцент кафедры Тюменского государственного нефтегазового университета
 
В статье рассматриваются вопросы эффективности уголовного наказания за совершение насильственных преступлений в свете теорем мотивационного воздействия государственного принуждения на поведение человека, разработанных выдающимся социологом П.А. Сорокиным.
 
The paper dedicates to the issue of criminal sanction efficiency for violent crimes in the light of theorems of public compulsion motivational influence on human behavior, worked out by an outstanding sociologist P.A. Sorokin.
 
Наказание как мера государственного принуждения, предусматривающая ряд ограничений правового статуса личности, применяется для достижения трех основных целей: восстановления социальной справедливости, исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений. Для каждой из указанных целей характерны различные механизмы воздействия: общая профилактика — психическое воздействие в виде угрозы наказания; частная превенция — физическое и психическое воздействие условий отбывания наказания; исправление — психическое воздействие отбытого наказания [10, с. 170—171].
Обратимся к цели исправления осужденного — всегда ли наказание оказывает позитивное влияние на лицо, в отношении которого судом вынесен обвинительный приговор? Назначение строгого наказания по своему содержанию отрицает функцию социальной коррекции. Попадая в места заключения на длительные сроки, человек становится участником микросреды — пенитенциарной субкультуры [1, с. 12—26], препятствующей его ресоциализации, существенным образом деформирующей шкалу идеалов и ценностей законопослушного гражданина. По этой причине индивид, оказавшись на свободе, побуждаемый совокупностью биологических, природных и общественных факторов [16, с. 107], в максимальной степени ощущающий неравенство в распределении материальных благ среди населения, пытается преодолеть его любым доступным способом. Результаты оценивания им вероятности поимки и наказания будут существенным образом отличаться от выводов лица, не имеющего криминального опыта, поскольку его представления о негативных последствиях неоконченного посягательства носят более реалистичный характер. Напротив, применение к осужденному наказания, явно не соответствующего совершенному деянию вследствие мягкости, может оказаться недостаточным для реализации частной превенции и при определенных условиях приведет к рецидиву преступлений.
Выдающийся философ и социолог Питирим Александрович Сорокин, получивший всемирную известность благодаря своим фундаментальным трудам в области макросоциологического истолкования крупных социальных феноменов, полагал, что преступник, морально-правовые убеждения которого не противоречат совершению убийств в любых пространственно-временных координатах, отказывается от такого варианта поведения лишь из-за страха наказания [19, с. 232]. Руководствуясь данным утверждением, П.А. Сорокин сформулировал ряд теорем мотивационного воздействия государственного принуждения на поведение человека, согласно которым при прочих равных условиях одно и то же наказание тем сильнее влияет на поведение человека, чем:
1) ближе момент его исполнения;
2) сильнее у преступника уверенность в его неотвратимости;
3) большее «благо» оно отнимает у лица в сравнении с выгодой, которую он получил или мог получить в результате посягательства;
4) значительнее оно увеличивает степень неудовлетворенности той или иной потребности правонарушителя;
5) более совпадает требуемый от лица образ действий с моделью, диктуемой его совестью [19, с. 235—268].
Приведем необходимые пояснения. Гипотетическая конструкция, заложенная в первой теореме, относится к наиболее строгим видам государственного принуждения — лишению свободы на определенный срок, пожизненному заключению или смертной казни (например, исследование сновидений лиц, осужденных к смертной казни за совершение убийств, проведенное в 1981—1993 гг. в г. Иркутске, показало, что из 53 респондентов 43 снились фантастические сцены собственного расстрела) [7, с. 37]. Если за совершенное деяние, запрещенное уголовным законом, лицу грозит небольшой штраф или исправительные работы, то вполне вероятно, что его поведение не будет претерпевать существенных изменений по мере приближения к моменту приведения судебного приговора в исполнение.
Вполне очевидным исключением из второй, третьей и четвертой теорем являются так называемые иррациональные преступления, которые совершаются лицами в состоянии алкогольного, наркотического опьянения, сильного душевного волнения (аффекта), психического расстройства, не исключающего вменяемости или низкого общего уровня интеллекта [5, с. 41; 14, с. 350; 17, с. 69]. Оценивание неизбежности назначения наказания, выгод, связанных с совершением преступления, или насущных потребностей лицом в достаточной степени не осуществляется ввиду указанных состояний, поскольку сужение объема внимания индивида к внутренним сигналам ослабляет механизм саморегуляции его действий.
Содержание третьей теоремы укладывается в экономическую модель преступного поведения, предложенную талантливым американским экономистом, лауреатом Нобелевской премии Гэри С. Беккером. Она базируется на существовании функции, задающей соотношение между числом преступлений, совершенных конкретным человеком, с одной стороны, и вероятностью того, что он будет пойман, строгостью наказания в случае поимки и прочими переменными, с другой стороны. К данной модели Г. Беккер относит размер дохода, который правонарушитель мог бы получить, если бы занимался законной или иной нелегальной деятельностью, частоту задержаний, не повлекших правовых последствий, готовность лица к противоправным действиям. В общем виде данная функция имеет следующий вид: Oj = Oj (pj, fj, uj), где Oj — количество преступлений, совершаемых j-м преступником за определенный временной период; pj — вероятность его поимки в связи с совершением преступления; fj — наказание за каждое преступление; uj — переменная, отражающая комбинированное влияние всех прочих факторов [3, с. 293—294].
Более подробно остановимся на пятой теореме. Великий немецкий философ-иррационалист Артур Шопенгауэр утверждал, что человек не совершает пагубных поступков в силу страха наказания, мести, загробного возмездия, сострадания, честолюбия или честности. Рассуждая о свободе воли, личности правонарушителя и антиобщественных проявлениях, он писал: «Неужели вы серьезно думаете, что Робеспьер, Бонапарт, император Мароккский или убийцы, которых вы колесуете, — что они хуже других? Не видите ли разве, что и многие другие сделали бы то же самое, если б только имели возможность?» [26, с. 1389]. Следуя логике А. Шопенгауэра, можно сделать вывод, что среднестатистический законопослушный гражданин вполне может нарушить нормативный запрет при выгодных для него условиях места и времени. Так ли это?
Известным немецко-американским социологом Эрихом Фроммом в ходе изучения тридцати первобытных культур были выявлены системы трех разных типов. В системе А все институты, обычаи и нравы направлены на сохранение и развитие жизни; насилие и враждебность встречаются в исключительных случаях, преступления и наказания полностью отсутствуют. Для системы B также характерно отсутствие деструктивности, тем не менее в обществе процветают индивидуализм, соперничество, конкуренция. Особенностями системы C являются разрушительные наклонности, чрезмерная жестокость, воинственный дух, предательство и коварство. При более подробном описании племен Э. Фромм констатирует, что в культуре A налицо социальная система жизнеутверждающего коллективистского характера, свободная от агрессивности [24, с. 206—209, 213].
В современных условиях развития общества «позитивные моральные установки служат барьером против проявления преступных намерений» [2, с. 69]. Очевидно, что человек в силу своих нравственных представлений, идеалов, этико-правовых принципов, религиозных убеждений может воздержаться от совершения деяний, запрещенных уголовным законом. Такой индивид, соблюдающий предписания законодателя, при возникновении условий, позволяющих получить прибыль (в широком значении) от криминальной деятельности, адекватно оценивает их и выбирает альтернативные варианты поведения. При этом мы, вероятно, можем наблюдать не только отсутствие стадии формирования умысла у индивида, но и его стремление к выполнению общественного долга, например, пресечению противоправных действий других лиц.
Моральные установки играют важную роль и в постпреступном поведении личности [9, с. 83]. Ярким примером могут служить такие основания для смягчения наказания или освобождения от уголовной ответственности, как явка с повинной и деятельное раскаяние. Мотивами подачи лицом явки с повинной могут быть порицание собственных действий, отрицательная самооценка и другие, связанные с особенностями его нравственной организации. По этому поводу крупнейший отечественный криминалист Николай Степанович Таганцев, рассматривая цели и содержание карательной деятельности государства, писал: «Мы наказываем во исполнение непреложных требований нравственного закона, но если внутренний судья — совесть, — не всегда умирающий и в преступнике, воздал ему за совершенное сторицею тем нравственным мучением, пред которым бледнеют все казни людские?» [21, с. 87]. Именно совесть — способность человека, критически оценивая свои поступки, мысли, желания, осознавать и переживать свое несоответствие обозначенному идеалу — позволяет человеку в полной мере почувствовать неисполненность долга перед самим собой, а не перед обществом и государством. «Совесть требует быть честным во мраке — быть честным, когда никто не может проконтролировать тебя, когда тайное не станет явным, когда о возможной твоей нечестности не узнает никто» [6, с. 262].
Разумеется, нельзя отрицать и тот факт, что многие лица обращаются с заявлением о признании своей вины не в силу испытываемых «нравственных мучений», а лишь потому, что подобная инициатива является основанием для назначения судом более мягкого наказания [22, с. 132]. Данный случай в известной степени укладывается в содержание первой теоремы П.А. Сорокина.
Единственным объективным критерием [25, с. 291] того, что наказание содействует профилактике противоправного поведения, является положительная динамика социальных отклонений. Приходится констатировать, что в нашей стране частная превенция достигается лишь в незначительной степени, поскольку в структуре девиантности доля посягательств, совершаемых лицами, ранее привлекавшимися к уголовной ответственности, по-прежнему остается высокой [20, с. 80—97]. Об эффективности общей превенции также можно говорить весьма условно. Официальная статистика свидетельствует о наличии устойчивых тенденций роста преступности, в особенности с корыстной и агрессивной мотивацией, что подтверждается результатами современных научных исследований [4, с. 215—216; 13, с. 855—856]. В этой связи вполне закономерным представляется вопрос о том, как государственное принуждение в виде наказания влияет на уровень социальной патологии в стране?
Еще в середине XIX века известный итальянский психиатр и криминалист Чезаре Ломброзо, основоположник биологического направления в криминологии, писал: «Статистика показывает, что число преступлений не зависит от репрессивных мер; тогда как с переменой экономических условий и состояния общественного мнения оно быстро меняется» [12, с. 242]. К аналогичным выводам приходит его последователь, выдающийся итальянский криминолог Энрико Ферри, указывающий, что «достаточно познакомиться со всеми антропологическими, физическими и социальными факторами, благоприятными или неблагоприятными для развития преступности, чтобы прийти к глубокому убеждению, что на долю репрессии остается лишь очень ничтожное влияние на преступность» [23, с. 256—257]. Рассматривая задачи уголовной политики, основатель Международного союза уголовного права Франц фон Лист утверждал, что «…на первом плане в деле борьбы с преступлением должно стоять не наказание, а меры воздействия на общественную среду, на политико-общественную почву» [11, с. 80].
Принимая во внимание результаты новейших исследований влияния государственного принуждения на противоправное поведение и руководствуясь законом всеобщего детерминизма (у всякого следствия есть причина) [15, с. 119—128], нами был выдвинут ряд рабочих гипотез о наличии криминологически значимых связей между изменением численности осужденных и совершением насильственных преступлений в России в период 1980—2007 гг. По итогам проверки выдвинутых гипотетических моделей методом регрессионно-корреляционного анализа с вычислением коэффициента эластичности нами были получены следующие результаты [18, с. 102—106]:
1) между динамикой уровня насильственной преступности (в данную группу включены убийства, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, изнасилования и разбойные нападения) и динамикой численности осужденных в России установлена умеренная положительная связь: при изменении численности осужденных на 1% уровень криминальной агрессии в стране изменяется на 0,65%;
2) между динамикой уровня убийств и динамикой численности осужденных в России установлена заметная положительная связь: при изменении численности осужденных на 1% уровень убийств в стране изменяется на 1,11%;
3) между динамикой уровня разбойных нападений и динамикой численности осужденных в России установлена умеренная положительная связь: при изменении численности осужденных на 1% уровень разбойных нападений в стране изменяется на 1,68%.
Из представленных результатов следует, что профилактическая роль наказания в общепредупредительном механизме указанных видов посягательств явно преувеличена. Нами было доказано, что применение наказания негативно влияет на уровень конкретных насильственных преступлений (гипотеза о том, что уголовные наказания усиливают проявления социальной патологии, подробно рассматривается  С.Г. Ольковым [14, с. 445]). Вместе с тем было бы наивно полагать, что наказание является решающим фактором роста числа убийств и разбойных нападений в стране, поскольку криминальное насилие в первую очередь определяется наличием социально-экономического неравенства в обществе и употреблением психо-активных веществ (алкоголя, наркотиков, токсических веществ и др.), а не мерой государственного реагирования на действия преступника. В этой связи уместно вспомнить слова известного норвежского криминолога Нильса Кристи, который писал: «Вместо того, чтобы искать в тюрьмах объяснение причин роста преступности, можно взглянуть на все с другой стороны и увидеть объяснение тюремных условий в социальном феномене» [8, с. 103].
 
Список литературы:
 
1. Анисимков В.М. Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы / В.М. Анисимков. — СПб.: Юридический Центр-Пресс, 2003. — 204 с.
2. Антонян Ю.М. Личность преступника / Ю.М. Ан-тонян, В.Н. Кудрявцев, В.Е. Эминов. — СПб.: Юридический Центр-Пресс, 2004. — 366 c.
3. Беккер Г.С. Человеческое поведение: экономический подход. Избранные труды по экономической теории / Г.С. Беккер; пер. с англ.; сост., науч. ред. Р.И. Капелюшников. — М.: ГУ ВШЭ, 2003. — 672 с.
4. Гилинский Я.И. Преступность в современной России: ситуация, тенденции, перспективы /
Я.И. Гилинский // Девиантность, преступность, социальный контроль. Избранные статьи. — СПб.: Изд-во Р. Асланова «Юридический Центр-Пресс», 2004. — С. 201—216.
5. Голик Ю.В. Социалистическая идея и необходимость ее отражения в уголовном законе и в уголовном праве. Аналитический доклад / Ю.В. Голик // Российский криминологический взгляд. — 2007. — № 3. — С. 14—44.
6. Гусейнов А.А. Этика: Учеб. / А.А. Гусейнов, Р.Г. Апресян. — М.: Гардарики, 2004. — 472 с.
7. Касаткин В.Н. О диагностическом значении сновидений убийц, осужденных к смертной казни (по материалам исследований) / В.Н. Касаткин, Н.Н. Китаев // Российский следователь. — 2005. — № 10. — С. 37—38.
8. Кристи Н. Борьба с преступностью как индустрия. Вперед, к Гулагу западного образца / Нильс Кристи; пер. с англ. — 2-е изд. — М.: РОО «Центр содействия реформе уголовного правосудия», 2001. — 224 с.
9. Кудрявцев В.Н. Борьба мотивов в преступном поведении / В.Н. Кудрявцев. — М.: Норма, 2007. — 128 с.
10. Курганов С.И. Наказание: уголовно-правовой, уголовно-исполнительный и криминологический аспекты / С.И. Курганов. — М.: ТК Велби, Проспект, 2008. — 192 с.
11. Лист Ф. Задачи уголовной политики. Пре-
ступление как социально-патологическое явление / Франц фон Лист; сост. и предисл. В.С. Овчинско-
го. — М.: ИНФРА-М, 2004. — 110 с.
12. Ломброзо Ч. Преступление. Новейшие успехи науки о преступнике. Анархисты / Чезаре Ломброзо; сост. и предисл. В.С. Овчинского. — М.: ИНФРА-М, 2004. — 320 с.
13. Лунеев В.В. Преступность XX века: мировые, региональные и российские тенденции / В.В. Лунеев. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Волтерс Клувер, 2005. — 912 с.
14. Ольков С.Г. Аналитическая криминология (курс лекций): учеб. пособие / С.Г. Ольков. — 2-е изд. — Казань: Познание, 2008. — 518 с.
15. Ольков С.Г. Биосоциальная механика, общественная патология и точная юриспруденция /
С.Г. Ольков. — Новосибирск: Наука. Сиб. предприятие РАН, 1999. — 392 с.
16. Ольков С.Г. Детерминация преступного поведения, современная политика и отрицательная девиантность в контексте глобализации / С.Г. Ольков // Право и политика. — 2005. — № 6. — С. 107—120.
17. Ольков С.Г. Математическое моделирование в юриспруденции, этике и девиантологии / С.Г. Ольков. — Тюмень: НИИ АМЮ ТГНГУ-ТНЦ СО РАН, 2006. — 256 с.
18. Скифский И.С. Насильственная преступность в современной России: объяснение и прогнозиро-
вание / И.С. Скифский. — Тюмень: Вектор Бук, 2007. — 276 с.
19. Сорокин П.А. Преступление и кара, подвиг и награда: социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали / П.А. Сорокин; вступ. статья, сост. и примеч. В.В. Сапова. — М.: Астрель, 2006. — 618 с.
20. Состояние и тенденции преступности в Российской Федерации: Криминологический и уголовно-правовой справочник; под общ. ред. А.Я. Сухарева, С.И. Гирько. — М.: Экзамен, 2007. — 383 с.
21. Таганцев Н.С. Русское уголовное право: В 2 т. Т. 2 / Н.С. Таганцев. — Тула: Автограф, 2001. — 688 с.
22. Тамбовцев В.Л. Право и экономическая теория: учеб. пособие / В.Л. Тамбовцев. — М.: ИНФРА-М, 2005. — 224 с.
23. Ферри Э. Уголовная социология / Энрико Ферри; сост. и предисл. В.С. Овчинского. — М.: ИНФРА-М, 2005. — 658 с.
24. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности / Эрих Фромм; пер. с англ. — Мн.: Попурри, 1999. — 624 с.
25. Шаргородский М.Д. Наказание, его цели и эффективность / М.Д. Шаргородский // Избранные работы по уголовному праву; сост. и предисл. Б.В. Вол-женкина. — СПб.: Юридический Центр-Пресс,
2003. — 434 с.
26. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Афоризмы и максимы. Новые афоризмы / Артур Шопенгауэр; пер. с нем. — Мн.: Современный литератор, 1999. — 1408 с.