Эффективность укрепления института имущественного принуждения в уголовном судопроизводстве: историко-философский аспект

УДК-343.13(091)

Страницы в журнале:  164-168

Н.С. Каштанова,

старший преподаватель кафедры уголовного процесса и криминалистики Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского Россия, Омск nata.kashtanova@mail.ru

Используя историко-философский подход к пониманию форм собственности в различные периоды времени, автор анализирует процесс становления мер процессуального принуждения имущественного характера в уголовном процессе.

Ключевые слова: меры уголовно-процессуального принуждения, уголовное судопроизводство, формы собственности.

В  первой главе Конституции РФ «Основы конституционного строя» закреплено положение о том, что «человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства» [9]. В разделе I «Общие положения» аналогичную правовую норму декларирует и Конституция Республики Казахстан (РК), в статье первой которой указано следующее: «Высшими ценностями Республики Казахстан являются человек, его жизнь, права и свободы».

Таким образом, центральной фигурой для права, как следует из Конституций РФ и РК, является человек. Право создается человеком и для человека, а целью правового регулирования является упорядочение общественных отношений, то есть отношений, возникающих между субъектами права. Личность, по оценке Чичерина, «есть корень и определяющее начало всех общественных отношений» [18, с. 53].

Важно отметить, что в науке право понимается как равенство, как свобода и как справедливость [11, с. 17].

За понимание права как свободы выступали Вольтер [4, с. 112], Руссо [16, с. 128—129], Лассаль [6, с. 241], Соловьев [15, с. 99], Эпикур [11, с. 421], как равенства — Бердяев [2, с. 21], Руссо [16, с. 128—129], Соловьев [15, с. 99]. По мнению Гегеля, «исходной точкой права является воля, которая свободна. Так что свобода составляет ее субстанцию и определение и система права есть царство осуществленной свободы» [5, с. 60]. «Чтобы не остаться абстрактной, свободная воля должна, прежде всего, дать себе наличное бытие, и первым чувственным материалом этого наличного бытия суть вещи, другими словами, внешние предметы. Этот первый вид свободы есть тот, который мы узнаем как собственность» [5, с. 94]. Следовательно, без собственности нет свободы, а без свободы нет субъекта права. К такому выводу приходил, в частности, Франк: «Право же частной собственности есть по существу право на свободу, на свободное самоопределение личности, вне которого нет реального “субъекта права”, а потому нет и правового порядка» [17, с. 318—319].

Макиавелли и Боден отмечали: «Цель государства — обеспечение каждому свободного использования имущества и безопасности» [6, с. 250] (выделено нами — Н.С.).

По мнению Спинозы, «государство могущественно тогда, когда оно гарантирует каждому гражданину не только сохранение жизни, но и его собственность, безопасность, честь и свободу» [6, с. 250] (выделено нами — Н.С.).

Цицерон также отмечал изначальную связь государства и собственности, а нарушение неприкосновенности частной и государственной собственности характеризовал как осквернение и нарушение справедливости и права [11, с. 427].

Каждый человек, согласно философско-правовому учению Локка, по закону природы имеет право отстаивать свою собственность, то есть свою жизнь, свободу и имущество [10, с. 50] (выделено нами — Н.С.).

О началах собственности рассуждали и русские философы. «Начало собственности, — писал Бердяев, — связано с бессмертием человеческого лица, с правами его над материальной природой и после его смерти» [3, с. 304]; «собственность есть идеальное продолжение личности в вещах, или ее перенесения на вещи» [1, с. 37]. А если собственность есть способ существования лица в материальном мире, способ «воплощения лица», то неприкосновенность собственности должна признаваться и закрепляться в той же мере, в какой признается и закрепляется в праве неприкосновенность личности.

Следовательно, необходимым положением, обосновывающим неприкосновенность собственности, является свобода субъекта права. Обеспечение неприкосновенности собственности важно в первую очередь не потому, что этого требует юридическая конструкция права собственности, а потому, что этого требует существо субъекта права как неприкосновенного лица. Недаром Платон так формулировал правило человеческих взаимоотношений: «Пусть никто по мере возможности не касается моего имущества и не нарушает моей собственности даже самым незначительным образом, раз нет на то всякий раз моего особого разрешения. И я буду точно так же относиться к чужой собственности» [13, с. 375].

То есть о собственности можно говорить тогда, когда предполагается полнота господства собственника над вещью, то есть возможность собственника совершать с вещью любые действия. Свободу собственности, как и свободу собственника, отражает именно формула «plena in re potestas — полное право на вещь», а «классическое право собственности простирается вплоть до ius abutendi, до права уничтожения вещи собственником» [14, с. 153—154].

Важно отметить и тот факт, что именно в древности наравне с развитием неприкосновенности собственности существовала также и альтернативная идея уничтожения частной собственности.

Появился ряд проектов идеального устройства общественной жизни, в основе которых лежала коммунистическая идея отрицания частной собственности. Наиболее известным из них является платоновский проект «идеального государства», оказавший заметное влияние на последующие представления о совершенном будущем строе, где не будет частной собственности.

Идея отрицания частной собственности была подхвачена и развита представителями утопизма (утопического социализма) эпохи Возрождения [6, с. 31—32] (15—17 вв.) — Томасом Мюнцерном, Томасом Мором, Томмазо Кампанеллой.

Хотя, надо отметить, Аристотель критиковал платоновский проект, защищая при этом права индивидов и частной собственности, поскольку частная собственность, в конечном счете, коренится в природе человека, в его естественной любви к себе. Себялюбие, по мнению Аристотеля, весьма ценная добродетель, и поэтому законодатель должен признать частную собственность как разумное и добродетельное начало. Но надо отметить, Аристотель выступал против корыстолюбия и чрезмерного обогащения. Его позиция состояла в том, что собственность должна быть частною, а пользование ее плодами — общим [11, с. 419].

Регулирование различных правоотношений, связанных с признанием свободы (собственности) человека как естественного состояния, — сложное дело. Ведь наряду с закрепленными конституционными правами человека существуют еще и обязанности по отношению к другим лицам, обществу и государству.

Философские основания права, по оценке Чичерина, должны служить руководящими началами практики. Необходимость и глубокий смысл философии права, отмечает он, обусловлены тем, что «область права не исчерпывается положительным законодательством» [18, с. 1]. Известный русский юрист (он же философ права) оперировал таким выражением, как «положительные законы», которые «могут быть хорошими или дурными». По мнению Чичерина, законодатель не может черпать руководящие начала из самого положительного права, ибо это именно то, что требуется оценить и изменить; для этого нужны иные, высшие соображения. Законодатель не может довольствоваться и указаниями жизненной практики, ибо последняя представляет значительное разнообразие элементов, интересов и требований, которые приходят в столкновение друг с другом и между которыми надобно разобраться. Чтобы определить их относительную силу и достоинство, надобно иметь общие весы и мерило, то есть руководящие начала, а их может дать только философия [18, с. 1—2] (подчеркнуто нами — Н.С.).

Для разумного установления в законе прав и обязанностей лиц необходимо знание того, «что есть право, где его источник и какие из него вытекают требования» [18, с. 2]. Эти проблемы тесно связаны с человеческой личностью, так что их уяснение, в свою очередь, требует исследований природы человека, ее свойств и назначения. Все эти вопросы относятся к сфере философии.

Но не надо забывать, что человек неотделим от общества, он в нем живет. А значит, и борется с себе подобными за безграничную свободу. Поэтому основной вопрос заключается в отношении закона к свободе: государственный закон касается внешних действий, составляющих область внешней свободы, которая одна подлежит принуждению, а нравственный — обращается к внутренним побуждениям, истекающим из свободы внутренней [18, с. 83]. В данном случае под государственным законом и подразумевается само принуждение, следовательно, добровольный закон есть нравственность. Относительно  противопоставления дефиниции «принуждения» мы солидарны с философом-юристом. А термин «нравственность» мы сопоставляем с понятием «убеждение». Мы не говорим о прямом тождестве рассматриваемых понятий, но исходя из смысла последних, считаем, что термины являются однородными. К такому выводу мы пришли, обратившись к толковым словарям. Нравственность — «правила, определяющие поведение; духовные и душевные качества, необходимые человеку в обществе, а также выполнение этих правил, поведение» [12, с. 536]. «Убеждение — 1. Действие по глаголу убедить (заставить поверить чему-нибудь, убеждение в правильности чего-нибудь); 2. Твердый взгляд на что-нибудь, основанный на какой-нибудь идее, мировоззрении» [12, с. 1073]. Как видим, в основе «нравственности» и «убеждения» находится понятие, именуемое как «правило, правильность, правильный», объединяющее и сближающее указанные термины.

Впервые о нравственности заговорили Платон, Аристотель и Гегель [6, с. 241], а впоследствии данный термин был утвержден в научном обиходе. Надо сказать, нравственность — синоним понятию «мораль». «Мораль — правила нравственности, а также сама нравственность» [12, с. 461]. А поэтому целесообразно напомнить о нормах морали, к коим и относится убеждение. В свою очередь, принуждение относится, как известно, к правовым нормам (выступают в единстве с нормами морали) и приходит на смену в результате неэффективного (неэффективно оправданного) убеждения, а равно и неправомерного (незаконного) правосознания граждан.

К тому же Соловьев подчеркивал, что между нравственным и юридическим законами нет противоречия: «Нравственный закон предполагает свободное и добровольное исполнение нравственных требований, и всякое принуждение (физическое или психическое) здесь нежелательно и невозможно. Напротив, внешнее осуществление требований  юридического закона допускает прямое или косвенное принуждение, так что принудительный характер такого закона является необходимостью» [11, с. 536].

Профессор юридического факультета Венского университета Луф принуждение в праве определяет как средство для правовой цели — осуществления правовых требований. «Момент принуждения в праве, — подчеркивал он, — нельзя, однако, преувеличивать… Принуждение в праве — это не самоцель, а голое средство для цели. Оно получает свою легитимацию из содержательных целеустановлений права» [11, с. 559].

Фома Аквинский отмечал: для того чтобы обезвредить людей порочных и неподдающихся убеждениям и наставлениям, необходимы страх наказания и принуждение. Благодаря этому в людях развиваются прирожденные нравственные свойства и задатки, формируется прочная привычка действовать разумно, по свободной воле [11, с. 440].

Таким образом, история философии права (в рамках интересующей нас темы) на протяжении всей истории человечества оперировала понятиями: «человек», «права», «свободы», «собственность» и «принуждение». Каждый мыслитель по-своему трактовал вышеприведенные понятия, но присутствует единое понимание логической связи данных категорий.

Анализ юридической литературы свидетельствует о том, что принуждение как правовая категория появилось в сфере борьбы с преступностью в связи с формированием уголовного судопроизводства и уголовно-процессуального права.

Коврига, классифицируя меры уголовно-процессуального принуждения по последствиям их применения, выделяет в отдельную группу меры имущественного характера [8, с. 21].

Рассматриваемая нами имущественная тематика прочно уходит своими корнями в глубину человеческой цивилизации. В этой связи уместно вспомнить исследование Энгельса. В «Происхождении семьи, частной собственности и государства» [19, с. 56] им освещены основные черты развития первобытнообщинного строя, прослежено изменение форм брака и семьи в связи с экономическим прогрессом общества, на примере греков, римлян и германцев проведен анализ процесса разложения родового строя и его экономических причин. Современная научная литература, законодательно-правовая база, средства массовой информации продолжают оперировать такими терминами, как «имущество», «собственность», «штраф», «конфискация», «наказание», «принуждение» и т. д.

С учетом вышеизложенного нами была проделана попытка исследовать природу собственности [7, с. 76—85]. Вместе с этим важно также проследить влияние института собственности на уголовно-процессуальные меры принуждения имущественного характера, поскольку «наука тогда только идет твердым шагом и верным путем, когда она не начинает всякий раз сызнова, а примыкает к работам предшествующих поколений, исправляя недостатки, устраняя то, что оказалось ложным, восполняя пробелы, но сохраняя здоровое зерно, которое выдержало проверку логикой и опытом» [18, с. 24].

В связи с этим полагаем уместным отметить тот факт, что в философии права на протяжении долго времени конкурировали две диаметрально противоположные позиции — Канта и Гегеля.

Основная кантовская мысль — это идея свободы человека. Гегель в своем творчестве общественную организацию всегда возвышал, ставил над потребностью индивида. Но вместе с этим он считал, что свобода абстрактной личности реализуется именно в праве частной собственности. По мнению Гегеля, люди равны как свободные личности в праве на частную собственность, но не в размере владения собственностью. Имущественное равенство, полагал он, является неразумной точкой зрения, пустой и поверхностной рассудочностью [11, с. 501].

На протяжении истории человечества делается попытка найти ответ на риторический вопрос о том, что первичнее: человек, гражданин, личность, индивид либо общество, общественность, государство и их интересы (общественные, государственные). Отсюда проистекает и отношение к собственности. В историческом развитии способов, форм и отношений общественной жизни людей частная собственность сыграла огромную позитивную роль, но ей присущи недостатки, обусловленные ее природой. Отличительная особенность частной собственности состоит в том, что она представляет собой внутренне противоречивое единство формального (правового) равенства и существенных фактических различий, экономической зависимости несобственников от собственников, что и является центральной проблемой исторического прогресса, порождая сомнения в целесообразности  равенства, свободы, справедливости.

Интересно в данном контексте отметить, что Новгородцев выступал против позиции Гегеля. В поисках гармонии между началами индивидуальности и всеобщности русский юрист XIX века делал акцент именно на приоритете индивида [11, с. 528].

Позицию Канта в последующем поддержали и многие русские юристы, в том числе Чичерин. Чичерин, продолжая мысль Гегеля, оперирует такими категориями, как личность и общество, право, нравственность, человеческие союзы. Он подчеркивает, что по природе своей человек — существо сверхчувственное и как таковое имеет цену само по себе и не должно быть обращено в простое орудие (как это было в Греции и Риме). Именно из этого сознания рождается идея права, которая, все более расширяясь, наконец приобретает неоспоримое господство над умами [18, с. 55—56].

В настоящее время утвердилось равноправие всех форм собственности. Но все же человек, его права и свободы являются высшей ценностью, а значит, и частная собственность развивается в гармонии с человеком, поскольку, как отмечал Соловьев, принцип частной собственности коренится в самом существе человеческой личности [11, с. 540].

Таким образом, анализ правовой природы собственности доказывает ее чрезвычайную значимость для любой сферы человеческой жизнедеятельности. Область уголовного судопроизводства не является исключением. Поэтому в ней также существует острая потребность расширения юридических возможностей применения «имущественных рычагов» для понуждения недобросовестных участников уголовного процесса к выполнению возложенных на них законом обязанностей.

Список литературы

1. Алексеев Н.Н. Собственность и социализм // Русская философия собственности (17—20 вв.). СПб., 1993.

2. Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии // Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995.

3. Бердяев Н.А. Философия неравенства // Русская философия собственности (17—20 вв.). СПб., 1993.

4. Вольтер. Мемуары и памфлеты. Л., 1924.

5. Гегель Г. В. Ф. Философия права. М., 1990.

6. Грядовой Д.И. Философия. Структурный курс основ философии: учеб. пособие. М., 2002.

7. Каштанова Н.С. Меры принуждения имущественного характера России и Казахстана: ретроспективный взгляд // Социальные конфликты в правовом контексте: анализ и проблемы регулирования: сб. науч. тр. аспирантов и соискателей / отв. ред. М.П. Клейменов. Омск, 2005.

8. Коврига З.Ф. Уголовно-процессуальное принуждение. Воронеж, 1975.

9. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993, с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 № 6-ФКЗ, от 30.12.2008 № 7-ФКЗ, от 05.02.2014 № 2-ФКЗ, от 21.07.2014 № 11-ФКЗ) // Собрание законодательства. 2014. № 31. Ст. 4398.

10. Локк Д. Избранные философские произведения. М., 1960. Т.2.

11. Нерсесянц В.С. Философия права: учеб. для вузов. М., 1997.

12. Ожегов С.И. Словарь русского языка: Ок. 53000 слов/ под общ. ред. проф. Л.И. Скворцова. 24-е изд., испр. М., 2005.

13. Платон. Сочинения: в 3 т. М., 1972. Т. 3. Ч. 2.

14. Скловский К.И. Собственность в гражданском праве: учеб.-практ. пособие. М., 1999.

15. Соловьев В.С. Право и нравственность // Власть и право. Из истории русской правовой мысли. Л., 1990.

16. Спиркин А.П. Философия: учеб. 2-е изд. М., 2004.

17. Франк С.Л. Собственность и социализм // Русская философия собственности (18—20 вв.). СПб., 1993.

18. Чичерин Б.Н. Философия права. М., 1900.

19. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства: В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана. М., 1980.